Пол Престон - Франко. Биография

Перейдя с испанского на французский, Франко — с едва замаскированным упреком в адрес Роатты и Муссолини — тогда сказал: «Если бы я спешил, я оказался бы плохим испанцем, я вел бы себя как иностранец». Упрек имел скорее политические, чем моральные корни. Неделей раньше Канталупо сообщил Муссолини, что Франко возмущен покровительственным отношением к себе со стороны Роатты, а также тем, что итальянский генерал не понимает «теории войны в Испании». Другими словами, быстрые победы, к которым стремились Роатта и Муссолини, не соответствовали концепции Франко о «его» Испании. Наиболее ясно по этому вопросу он высказался тогда же: «В общем, я должен не завоевать, а освободить; освободить — значит также и искупить» 69.

В том заявлении все перемешалось: и уверенность в своем мессианстве, и хладнокровная готовность предать мечу тысячи своих соотечественников. Там же он упомянул и о разрушении маленького баскского городка Дуранго, совершенного по его приказу самолетами легиона «Кондор» за четыре дня до этого. «Остальные, похоже, думают, что, когда мои самолеты бомбят города красных, я веду такую же войну, как и все другие. Но это не так. Я и мои генералы — испанцы, и мы страдаем, выполняя долг, который Отечество возложило на нас, но мы обязаны продолжать его исполнение». Говоря о «городах и сельских районах, которые заняты, но еще не прошли искупления», Франко угрожающе заявил: «Мы по необходимости обязаны медленно осуществлять нашу задачу искупления и умиротворения, без чего военная оккупация была бы совершенно бессмысленна. Моральное искупление на оккупированных территориях будет долгим и трудным, потому что корни анархизма в Испании давние и глубокие» 70. То «моральное искупление», которое он имел в виду и которое уже имело место в Бадахосе и Малаге, действительно требовало времени. Только длительный террор гарантировал бы от движения вспять, и для этого Франко готов был не только физически устранить тысячи либералов и левых, но и запугать все остальное население, оставив два выхода — либо стать сторонником Франко, либо погрузиться в политическую апатию.

Как недвусмысленно показал генералиссимус, военные решения теперь полностью были подчинены политическим соображениям. Этому соответствует и следующее его заявление: «Я ограничиваюсь постепенным продвижением с гарантированным успехом. Я займу Испанию город за городом, деревню за деревней...

Ничто не заставит меня отказаться от этой поступательной программы. Она принесет мне меньше славы, но больше мира стране. Дело обстоит так, что эта гражданская война может продлиться еще год, два, может быть, три. Дорогой посол, могу вас заверить — меня интересует не территория, а население. Реконкиста территории — это средство, а искупление населения — вот цель». Тоном глубокого сожаления он продолжал: «Я не могу сократить войну ни на день... Для меня было бы даже опасно подойти к Мадриду посредством сложной военной операции. Я возьму столицу, когда это будет необходимо, и ни часом раньше: вначале я должен быть уверен, что сумею создать новый режим» 71.

Хотя ход кампании на севере соответствовал доктрине Франко, генералиссимус был удручен столь незначительными успехами. Шперле и Рихтхофен также были недовольны медленными темпами продвижения. С самого начала сражений Рихтхофен проводил бомбардировки с целью запугать гражданское население и подорвать его моральный дух, разрушал дороги и коммуникации. Началом было уничтожение Дуранго 31 марта, за этим городком последовал Очандиано. Заявляя Канталупо, что когда его самолеты бомбят республиканские города, то он и его генералы просто выполняют свой патриотический долг, Франко тем самым выражал свое одобрение этому бомбовому террору. Насколько глубоко понимал Франко германскую стратегию — это другой вопрос. И если причиной его стычек с Роаттой было желание растащить по разным фронтам итальянские войска, то по тем же причинам у Франко возникли разногласия с немцами. Двенадцатого апреля Франко неприятно удивил Шперле, обратившись к нему с просьбой направить под Мадрид незадейст-вованные в операциях на севере самолеты. Имея на руках указание Берлина не распылять силы, Шперле предложил вывести легион «Кондор» из северной кампании и направить его целиком в центр страны. Лишь после того как полковник фон Функ, военный атташе Германии в Саламанке, подробно разъяснил Франко стратегию немцев, Франко не стал настаивать на своем предложении и приказал Шперле оставаться на севере 72. В этом эпизоде появилась ограниченность стратегического мышления генералиссимуса, но тем не менее Шперле остался в его подчинении.

Двадцатого апреля националисты начали вторую фазу наступления, и германская поддержка с воздуха должна была сыграть еще более важную роль. Шперле, Рихтхофен, Мола и Вигон, крайне недовольные медленным темпом наступления, стали поговаривать о превращении Бильбао в «груду обломков и пепла» 73. Однако устрашающий удар будет нанесен не по баскской столице, а по другой цели. К 24 апреля после безжалостной бомбардировки и артобстрела войска басков вынуждены были беспорядочно отступить 74. Двадцать пятого апреля Рихтхофен и Вигон, которые поддерживали по телефону постоянную связь, координируя действия авиации, артиллерии и пехоты, договорились устроить отступающим баскам котел в районе населенных пунктов Герника и Маркина. Вечером 25 апреля Вигон в очередной раз позвонил Рихт-хофену и условился о встрече на 7.00 утра следующего дня. В своем дневнике он записал: «Части к завтрашнему дню готовы» 75.

Следующий разговор состоялся у них в 6 часов утра в понедельник 26 апреля, и, как договаривались, они встретились через час. После консультаций с Витоном Рихтхофен провел серию воздушных налетов на отступающие части басков. Похоже, он собрался решить одновременно две задачи: тактическую — блокировать отход басков в районе Маркины, и стратегическую — нанести удар разрушительного характера, о котором говорилось в передачах радио Молы. Рихтхофен записал в своем дневнике о беспощадной бомбежке дорог, моста и предместий Герники. «Чтобы закрыть вопрос, необходимо нанести максималь

ный урон вражеской живой силе и технике» 76. Франко после 18 июля 1936 года неоднократно говорил, что победу в Гражданской войне ему обеспечит моральное превосходство. Если бы ему не понравилось то, что произошло в Дуранго, Очандиано и других населенных пунктах, он бы остановил исполнение плана Рихтхофена, для чего у него было достаточно времени. Однако беседа с Канталупо показывает, что он не только одобрял, но и гордился такими акциями.

Двадцать шестого апреля в маленьком городке Герника был базарный день и — в полном соответствии с угрозами Молы — его подвергли массированной бомбардировке, которая продолжалась без перерыва с 16.40 до 19.45. В этот день в Гернике, кроме местных жителей и беженцев, оказалась масса крестьян, приехавших торговать на рынке. Всего в городе собралось около десяти тысяч человек, хотя военные пытались перенести базарный день на другое число. Город, разумеется, был лишен каких-либо средств противовоздушной обороны. В течение трех часов непрерывных бомбардировок, осуществлявшихся самолетами легиона «Кондор» и итальянской «Легионерной авиации» под общим командованием Рихтхофена, город был уничтожен. В налете участвовало двадцать три «Юнкерса-52», четыре новых «Хейнкеля-111», десять «Хейнкелей-51», три «Савойя-маркетти-81 Пипистрелли» и один «Дорнье-17», сопровождаемые истребителями: двенадцатью «CR-32» и, возможно, шестью только что выпущенными «Мессершмиттами Bf-109» 77. Операцию такого размаха немцы вряд ли могли организовать, не поставив в известность штаб испанских националистов. Обезумевшие от страха жители пытались бежать в поле, но там их поливали свинцом с «хейнкелей». Точное число жертв никогда не будет установлено, поскольку в городе возник хаос и еще потому, что туда тут же, еще на дымящиеся руины, вступили националисты. Баскское правительство оценило потери в 1645 убитых и в 889 раненых. Франкистская пропаганда значительно приуменьшила число жертв, но если бомбардировка меньших масштабов в Дуранго унесла жизни 258 человек, то погибших в Гернике должно быть значительно больше 78.