Александр Черкасов - На Алтае [Записки городского головы]

— Вот тебе раз! Это почему же? — спросил я, недоумевая.

— Да, видите ли, Пуртовы, откровенно говоря, как и все богатые люди, любили выпить, ну а как перехватят маленько, так и черт не брат, никому спуску не давали!.. Если, например, зовут кого, да не приедет — вот и обидятся; зато уж как попадешь в руки — так силой затащат, двери на замок и не выпустят, пока не натешатся!.. А эта потеха-то иной раз суток двое, трое продолжается, ну, конечно, и всячина тут бывала… В то время был тут стряпчим кровопивец Шайдуров, — так только один Господь знает, что он с ними выделывал! Беда!.. Я тогда был еще подростком, Пуртовы меня любили и доверяли; я у них и живал подолгу, так вдоволь нагляделся на все это. Бывало, навьючат воза, да и велят отвезти — кому? — Шайдурову!.. Тут и ружья дорогие, и рысаки, и иноходцы совсем в упряжке, — все переходило с Пуртовского двора во двор к Шайдурову!.. А он, подлец, бывало, и спасиба не скажет, ломаного гривенника не даст за доставку!..

— Как же это, Савелий Максимович, дозволяли Шайдурову так безобразничать? Неужели на него и власти никакой не было?

— Эх, Александр Александрович! Этакую приказную строку разве кто усчитает? Такие карамболи подведет, что и в нос не бросится! Да и было ли что хуже этих чернильных пиявок? Высосут, хоть кого высосут!.. Ну, а сами Пуртовы были люди малограмотные, простые, вот и за правое дело возили возами, а сутяжиться не любили. Плюнут, да и отдадут собаке что ни лучшую кость…

— Что ж, значит, Шайдуров стал потом богаче Пуртовых?

— Да, к тому подходило, но все не впрок пошло. Господь наказал этого кровопийцу — пропал, как собака.

— Ну, а вы, Савелий Максимович, езжали с Пуртовым на охоту?

— Езжал не один раз, только я тогда с ними не охотился, а больше находился при обозе.

— При каком обозе? На охоте-то?

— Так Пуртов разве так ездил на охоту, как мы с вами? Не-ет!.. Он назовет с собой целую компанию, ну и везет с собой всякую всячину, — и людей, и поваров, и закусок, и вин — вот и выйдет обоз! Ну и бражничают до положения риз, а охота-то уж на втором плане… Меня он оставлял больше дома — наглядывать, чтоб чего не случилось. Дочки у него были, так тем он не доверял, держал их строго; бывало, как уедет куда — запрет их на замок, дескать, лучше, меньше соблазна для девок… А кончилось тем, что нашлись молодцы, развязали концы, так подстроились, что и замки не помогли, только они-то целы и остались! И к девкам ключи подобрали.

Впоследствии, уже в мое время, большой каменный дом Пуртовых был уже сгоревшим и считался во владении завода. Его городское общество отделало заново, и ныне в нем помещаются городская управа и библиотека.

— А вы, Савелий Максимович, помните, когда был начальником Алтая знаменитый Фролов? — спросил я после паузы, оставив Пуртовских девок под крепкими замками.

— Помню, да и как не помнить такого человека!.. Вот уж, откровенно говоря, была голова! Одна не бедна, да все знала до дна!.. Ну и власть у него была полная, не то, что теперь: один не тянет, другой не везет. Нет, у Фролова все бы из гужей повылезли, да повезли без подстежки. У него бы не стали показывать пальцами, да говорить — моя хата с краю, ничего не знаю. Не стали бы задирать голову, как нынешние мировые, да не понимая, в чем состоит настоящая гуманность, поблажать всякому прохвосту, нет!.. Он бы утер замаранное-то в пушку рыльце! Фролов был всему голова, и ничего без его ведома не делалось. Все, что вы видите хорошего, все капитальные постройки, и самый дом начальника, и лазарет, и горное училище — все это дело рук Фролова. А по заводам, по рудникам что он понаделал! Это не чета нынешним! Фролов был человек именитый, одно слово — начальник! Правду он говорил, когда рассаживал тополевую аллею по песчаному грунту, и когда ему доложили, что в песке тополя не вырастут — врете, говорит, дураки, головешку посажу и та отрастет! И выросли! Вон и теперь стоят по Московскому тракту.

— Все это верно, Савелий Максимович, и я убежден, что у Фролова, действительно, отросла бы и головешка. Это видно уже по тем сохранившимся документам, которые мне доводилось читать в горном архиве. И знаете ли что? Однажды я читал стихотворение местного пииты, который сказал так.

— Это верно, что ему краснеть не приходилось, — сказал дедушка и продолжал. — Хлопотливое было времечко! Трудились все, и курьезов было немало. Бывало, смех да и только! А во всем была старина-матушка, патриархальность. Одевались не этак, как теперь, и экипажи были не такие. Что ни возьмите — хоть сани, хоть дрожки или самые кареты — все это допотопщина!.. Запрягали в них четвериком, а то и шестериком. Бывало, выедет в праздник начальник, ну так и видно, что генерал едет, все дорогу дают! На запятках поставят одного или двух казачков в ливреях, беда!.. Он небось в соборе к свечам не становился, а как гоголь стоял впереди на подобающем месте; да и смей-ко у него кто не явиться к молебну, как теперь, — нет! Об этом и думать боялись. Ну, а в простые дни — так уж простота была непомерная…

Чаще всего ездил я с Савелием Максимовичем в его знаменитой лодке за Обь, на дупелей. Прежде их много бывало по Заобским покосам, особенно в водополье, когда затопит низкие места и останутся одни «гривы». Конечно, он всегда садился за руль и мастерски управлял лодкой, несмотря ни на какую погоду, а все охотничьи места знал, как свои пальцы. Стрелял он отлично, ходил не торопясь, имел превосходного сеттера, сам нрава спокойного, веселого — чего же лучше? Таких товарищей и днем с огнем не отыщешь.

Вот почему и все воспоминания об этом уважаемом человеке всегда так теплы и приятны, что с искренним удовольствием пишешь о совместных с ним поездках. Много раз мы ночевали под лодкой, либо в рыбачьих помещениях, и всегда он рассказывал о чем-нибудь прошлом, которое так интересно, что невольно просится под перо, на бумагу.

На охоте мы всегда старались попасть на дупелиные токовища, около которых птица водилась постоянно, особенно весною. В это время тут не только можно, но даже лучше охотиться без собаки, потому что дупеля вылетают и без нее, а она нужна только для скорейшего отыскания дичи. Там, где дупелей много, собака нередко мешает, и вот почему Козлов, при таком условии, всегда брал своего знаменитого Мильтона на сворку. Случалось попадать нам и на такие места, где дупеля вылетали по два, по три и более за раз. Тут не следовало только горячиться, и тогда удачные дуплеты были один за другим. Конечно, бывало и наоборот, и промах за промахом как-то особенно громко оглашал окрестность. Но это зверю не рана, зарядов мы не считали и, немного отдохнув, «прохолонувшись» как говорят сибиряки, наверстывали потерянное время уже удачными выстрелами; нам случалось нередко убивать в день штук по сорока и более дупелей. Но Козлов говорил, что в старые годы бивал он и побольше сотни, так что не доставало припасу и охота кончалась. Вот почему барнаульские охотники и теперь всегда берут с собой избыток патронов, особенно те, которые «не считают зарядов».