Александр Черкасов - На Алтае [Записки городского головы]

В этот день с утра все небо было покрыто страшно густыми и кучистыми облаками то темного, то синеватого цвета. Повсюду собирались тучи, но, как бы жалея нас, проходили мимо.

Еще выручая тарантас, я заметил, что слева от нас, в сильно сгущенной массе облаков, выделилась довольно большая синевато-темная туча, а из нее словно черный рукав спустился книзу и как бы повис над землей, не касаясь ее поверхности. Туча эта, а вместе с нею и зловещий рукав, тихо продвигаясь к юго-западу, грозила чем-то ужасным, тем более потому, что этот рукав, как головная кишка сердившегося индюка, то удлинялась, то укорачивалась, постоянно то суживаясь, то раздуваясь и меняя цвета от темно-бурого до сине-багрового.

— Андрей Андреевич! Вы видите эту штуку? — спросил я, показывая на громадную кишку или хобот, который висел уже над лесом и точно чего-то искал, за что бы ему схватиться, покачиваясь своим почти черным концом.

— Вижу, — какая забавная туча!

— Смотрите, как бы она не позабавила нас чем-нибудь грозным! Надо поскорей убираться.

— Ничего. Вы видите, она тихо проходит стороной.

Тем не менее мы помогли ямщику поскорей запрячь лошадей, сели и кое-как добрались до перевоза, на котором был устроен отличный «самолет».

Поджидая исправника, перевозчики придержали судно и при нашем появлении тотчас засуетились, чтоб спустить с крутого взвоза наш устряпанный в грязи тарантас.

В это время я взглянул на зловещий хобот и заметил, что он уже неподалеку от нас, страшно раздулся, посинел и почти касается берега Оби.

— Постойте, Андрей Андреевич! Не велите, пожалуйста, спускать экипаж. Посмотрите, что делает эта туча? Как бы чего-нибудь не случилось, а воевать с ней на воде — шутка плохая.

— Да, лучше подождать, — ответил он и приказал перевозчикам остановиться.

В воздухе наступила именно зловещая тишина и только пахло какой-то особой сыростью, точно чем-то давило сверху.

Все мы невольно ждали чего-то особенного, и оно не замедлило разразиться в ужасной картине.

Не прошло и минуты, как спустившийся хобот, приблизясь к громадной реке, вдруг сам собой подтянулся нижним концом к Оби, в один миг, как говорили перевозчики, «схватился» с водой — и послышался страшный, оглушающий шум!..

Почти вся видимая часть Оби, несмотря на свою большую ширину (в среднем — верста) в каком-то непроницаемом и неопределенного вида столбе соединилась с темной тучей. Около же этого грандиозного столба клокотала вода, клубилась пена и громадные фонтаны били так высоко, что их вершины казались выше больших кустов и деревьев противоположного, довольно высокого берега; и все это, взятое вместе, вертелось как бы спирально около своей оси и тут же подвигалось поперек реки.

Это был какой-то первобытный хаос!.. Целый ад жизни и смерти, крутящийся от воды до неба, которое всеми тучами собралось в одно место, к вершине этого гиганта и, слившись с ним, застлало непроницаемой мглой видимый горизонт этой части реки. Да, это был именно ад, который поражал своей ужасной картиной и если не наводил на душу особого страха, то только потому, что этот ужасный смерч проходил от нас не ближе 200 или 250 сажен. Тем не менее все рыбаки и перевозчики сняли шапки и набожно крестились.

Во все это время, несмотря на расстояние, был такой ужасный шум и гул, что мы не могли говорить, потому что не слыхали друг друга.

Но вот шум сделался меньше, смерч ушел за колено левого берега Оби, и мы уже не видали момента его исчезновения. Там вскоре показалась только одна приподнявшаяся туча и разбитые кругом облака. Погода вдруг прояснилась, и воздух до того освежился, что все мы заметили это явление после той духоты и сырости, которые давили раньше.

— Что, Андрей Андреевич? Какова картинка?

— Ужасная! Оборони Создатель попасть на реке под такую штуку! Тут и от парома останутся одни щепки.

Налюбовавшись этой грандиозной картиной природы, мы, радуясь в душе, что такая страшная беда прошла мимо и тому, что случилось видеть это редкое явление, закурили папиросы и молчали, все еще находясь под обаянием виденного.

— А вот сегодня же, так, значит, в обед, слышался такой шум из туч, что мы, ваше высокоблагородие, перепужались до смерти, — сказал старик-перевозчик.

— Какой шум? Разве гром в отдалении? — спросил исправник.

— Никак нет, барин! Гром мы знаем, что гром, — а это просто с небеси шумело, да так страшно шумело, что все ребята испужались и стали креститься… Ну, а потом ничего, — пошумело, пошумело и затихло; а то адоли вода ключом кипит и клокочет в поднебесье, только как-то глухо, а шумно, да таково страшно, что упаси Бог!.. Вот сколько тут нас было, все слышали, все лоб-от крестили.

— И дождь был?

— То-то и есть, что не было, а только, значит, тучи ходили, да одна на другую наползали.

— Ну, а как ты думаешь, дедушка, вот что сейчас было — что это такое? — спросил я.

— По-нашему, барин, так это труба, где вода с небом соединяется, а и тянет за собой всю поднебесную воду.

— Отчего же ты думаешь, что она тянет, а не к небу поднимается по этой трубе?

— Как отчего? А пошто же фонталы-то били вон выше леса стоячего? Значит, она, вода-то небесная, и спущалась столбом на реку. Пошто же потом и прояснило скоро?..

В это время другие перевозчики спустили тарантас на паром, отдали чалку, старик повернул руль, и нас быстро потянуло силой течения на противоположный берег.

— Вот и возьмите сибирского мужичка, — слышали, как рассуждает? — сказал тихо исправник, когда мы уже поехали к Барнаулу.

— Нагляделся я на них, Андрей Андреевич, и не раз удивлялся их природному уму. Вот какую интересную вещь расскажу я вам. Еще в Восточной Сибири, в Нерчинском крае, когда я служил там на Карийских золотых промыслах, моим постоянным охотничьим чичероне был зверовщик старик Кудрявцев. Вот однажды весной поехал я с ним зверовать в тайгу, на реку Унгурку; но по большой воде попасть на ту сторону мы не смогли, а потому волей-неволей должны были остановиться у речки, чтобы отдохнуть и потом уже охотиться на близлежащих горах. Сидя у огонька, мы заметили на горном увале медведицу с медвежатами, с которыми она играла и всячески их забавляла. Но по дальности расстояния мы не могли ясно рассмотреть, что именно она делает, а потому я стал смотреть в бинокль и рассказал старику; потом дал бинокль ему и научил его, как нужно смотреть и как наводить винтом по глазам. Он сразу понял, направил по своему зрению, стал смотреть и удивлялся не столько забавам зверя, хорошо ему знакомым, сколько биноклю. Видя, что его больше интересует трубка, я стал рассказывать о том, что вот, мол, есть такие большие трубы, что в них рассматривают планеты и видят, например, на луне горы, а на Сатурне — окружающие его кольца и прочее в этом роде. Он внимательно все это слушал и удивлялся науке и искусству. Чтоб убедить его сильнее в том, что все это действительно верно, я сказал ему, что все календари вперед знают и предсказывают, когда именно, в какое число, час и минуту будет, например, солнечное или лунное затмение. Обо всем этом он слыхал ранее и еще больше удивлялся тому, как ученые люди знают все это вперед. Словом, заинтересовался старик сильно. Видя это, я для шутки и сказал.