Александр Черкасов - На Алтае [Записки городского головы]

— А вот, дедушка, есть ныне и такие большие трубы, что когда глядеть в них ночью на небо, так и царство небесное видно.

И что ж бы, вы думали, он сказал мне на это? Да еще после того доверия, какое было!

— Ну нет, барин, это уж ты «хлопашь» (то есть врешь). Может ли быть, чтобы царство небесное было видно? Это уж ты схлопал, — сказал он, улыбаясь.

— Верно, дедушка, я нарочно тебе схлопал, хотел пошутить и тебя испытать, а царства небесного, конечно, увидать нельзя.

— Ну то-то же и есть! Да я уж понял, что ты шутишь, думаешь, не разберу. Есть и из нашего брата дураков-то много, поверят…

— Вот видите, Андрей Андреевич, каков наш сибиряк, его не проведешь. Сколько здравого смысла у человека совсем неграмотного, сколько находчивости, терпения, выносливости! Право, им часто приходится удивляться. Ну, да тоже ведь и учили их! Вы слышали, конечно, как Оларовский ехал из Зыряновского рудника?

— Нет, что-то не слышал.

— Если хотите, я вам расскажу, что мне передавали его бывшие приятели и что знает, как курьез, целый Алтай.

— Расскажите, расскажите, это, вероятно, что-нибудь интересное.

— Поехал он однажды по делам службы в Зыряновский рудник, а дело-то было весной, он и торопился, чтобы не засесть в этой трущобе и к Пасхе возвратиться в Барнаул. Приехав туда и сделав свое дело, он живо стал собираться в обратный путь. Ему говорят, что ехать нельзя. — «Как, говорит, нельзя? Это почему? Кто меня не пустит?» — вскипел он по своей горячей натуре. — «Да не пустит вас Иртыш, который, по слухам, уже тронулся», — объясняют ему окружающие. — «Вздор! — говорит, — пустяки! Это вам наплела какая-нибудь баба, а вы поверили! Ведь я недавно проехал по Иртышу, и он стоял целехонек». — «Наплела нам, — говорят ему, — не баба, а приехал объездчик и доложил, что река местами уже тронулась. Оставайтесь, Эпиктет Павлович, и дождитесь перевоза». — «Наплевать, — говорит, — все это чепуха! Стану я ждать! Да и нет такого места, где бы не проехал Оларовский! Прикажите запрягать лошадей!»

Как его ни уговаривали, как ни стращали, как ни просили остаться, он настоял на своем, велел подавать и укатил из Зыряновска.

Ночью приехал он к Иртышу и при полном освещении луны услышал характерный шум «распалившейся» реки, увидал плывущие льдины.

— Стой! — говорит он ямщику. — Вот как только подойдет к берегу большая льдина — так и катай на нее!

— Что ты, ваше высокородие! Погинем! Оба утопнем!.. Где же видно, чтобы переезжали на льдинах? Помилосердствуй, барин! — взмолился испугавшийся ямщик.

— Молчать! — заревел могучий Оларовский и взял ямщика за шиворот. — Переедем — и ты получишь 25 рублей на водку! Слышишь? А то я тебя, шельму в зубах затрясу, понял?

И вот как раз плывет громадная синяя льдина, уткнулась одной стороной в берег и как бы приостановилась, потому что ее стало быстрым течением «отурять» на точке опоры.

— Пошел!! — заревел Оларовский и сам ухнул на лошадей.

Ямщик, видя беду спереди и сзади, вероятно, подумал, что двум смертям не бывать, а одной не миновать, перекрестился, живо свистнул на коней, тряхнул вожжами и бойкая тройка мигом взлетела с повозкой на льдину.

Оларовский успокоился, достал кисет, закурил трубку, встал на ноги и молча зорко караулил.

Громадную льдину скоро «отурило», то есть поворотило почти кругом, пока она упиралась в берег, и понесло вниз по Иртышу, в том месте, где он называется «тихим». Таким образом их тащило верст шесть или семь. Оларовский молчал и только курил трубку за трубкой, а ямщик все время крестился и творил молитвы.

Но вот Иртыш заворотился налево, и течением стало бить в правый его берег, а потому и водяной паром понесло водой в ту же сторону. Видя это, Оларовский велел приготовиться ямщику, и как только льдина подойдет близко к берегу, тотчас ухнуть на коней и выскокнуть на сушу. Так и случилось! Господь услыхал молитву ямщика: льдину принесло к правому берегу и так же уперло в него одной стороной, — дескать, готово, приехали!..

— Пошел!! — заревел опять бесстрашный седок, и кони со всего маха вынесли повозку на правую сторону Иртыша.

Оларовский, поблагодарив Господа теплой молитвой, тут же вынул четвертную, похвалил ямщика и отдал ему обещанную «на водку».

Ведь вот, Андрей Андреевич, ну кто же поверит, что это не сказка? А между тем это сущая быль! Оларовский поспел еще раньше Пасхи домой, а ямщик, говорят, поседел в ту роковую для него ночь.

— Есть от чего и поседеть, — сказал исправник.

— Да… Сколько подобных курьезов рассказывают про покойного Оларовского, простого и доброго человека, но замечательного эксцентрика.

Мы доехали благополучно до Барнаула и лихо прокатили мимо дома начальника. Построен этот дом во времена Фролова, в 1820-х годах, совершенно отдельно, и занимает собой почти целый квартал, выходя на три улицы. С главного фаса, к бульвару, с одной стороны примыкает своим большим садом к улице, с другой — тоже к широкой улице, где стоит немецкая кирка, с четвертой — его большой двор, усадебные постройки и огород.

В 1870-х годах я был в Барнауле еще новичком, служил тогда в Сузунском заводе и в город ездил только по делам службы. В один из этих годов меня пригласил остановиться в нижнем помещении дома бывший в то время горным начальником многоуважаемый и милейший человек Юлий Иванович Эйхвальд. Сам он с семьей жил в верхнем этаже, а три большие комнаты внизу оставались пустыми, но отапливались и были меблированы. Ранее я имел честь служить с этим милым и добрым человеком в Нерчинском крае и мне, конечно, крайне приятно было воспользоваться его любезным приглашением и чаще бывать в обществе его и его милой семьи.

Приехав осенью, уже по снежкам, когда отапливались комнаты и повсюду были двойные рамы, я остановился у него, и мне отвели внизу большую среднюю комнату, вторую от сада. Однажды, после обеда, я сначала прогулялся по Барнаулу, а потом пришел в свое помещение и ради сумерек прилег на диван, зная, что скоро будут пить вечерний чай и меня позовут.

Внизу была полная тишина, потому что дежурный швейцар находился в это свободное время в своей комнате, четвертой по счету и через комнату от меня.

Я лежал и думал о том, как бы мне угодить одному строптивому и горячему охотнику, который просил меня пристрелять ему винтовку, она в его руках фальшивила и, вероятно, была им попорчена.

Вдруг в это время я слышу превосходную игру на рояле, но где-то довольно далеко, так что я не мог сообразить, откуда доходят такие приятные и мелодичные звуки и, конечно, решил, что это играет, вероятно, милейшая, крайне симпатичная женщина, супруга Юлия Ивановича, многоуважаемая Аполлинария Алексеевна. Ах, думаю, как она славно играет, так в душу и просится!.. Лежу, слушаю и наслаждаюсь, но никак не могу разобрать, что именно она играет.