Фрэнк Брейди - Конец игры. Биография Роберта Фишера

Нечего было и думать, что советский шахматный режим позволит американцу изучить свои методы тренировки или поделится своими секретами — тем более, что тем же самым игрокам, с которыми хотел потренироваться Фишер, предстояло с ним сразиться через несколько недель. Советский шахматный истэблишмент смотрел на Бобби, как на новинку — нечто необычное, но с пониманием, что он может стать опасным. Никто не хотел ему помогать в игре, которая считалась национальным времяпрепровождением.

Для Бобби расписали графики экскурсий, включавшие в себя поездку по городу, обзор строящихся зданий и галерей Кремля, посещение балета Большого театра, московского Цирка и различных музеев. Для Бобби это был шанс погрузиться с головой в историю и культуру России. Но его мало интересовали такие исторические фигуры, как Иван Грозный, Петр Великий, Иосиф Сталин, Лев Толстой или Александр Пушкин. Он приехал в Москву играть в шахматы, «скрестить пешки» с сильными турнирными бойцами. Каждую свободную минуту он хотел посвятить шахматам, надеясь сыграть с сильнейшими мастерами страны. Москва — это город, где в 1925 году состоялся знаменитый турнир; где Алехин стал гроссмейстером, где жили, играли и учились сильнейшие мастера планеты; где лишь несколько месяцев тому назад состоялся матч за звание чемпиона мира. Москва представлялась Бобби шахматным Элизиумом, голова его кружилась от перспектив.

Отбросив предложение Абрамова ознакомиться с городом, Бобби попросил отвезти его немедленно в Центральный шахматный клуб, считавшийся одним из лучших в мире. По сути все сильнейшие игроки Москвы входили в него. Он был открыт в 1956 году и мог похвастать библиотекой, содержавшей десять тысяч томов и более ста тысяч карточек с дебютными вариантами. Бобби просто не мог ждать, он хотел всё это увидеть.

По прибытии на Гоголевский бульвар Бобби познакомили с двумя молодыми мастерами, которым было чуть больше 20-ти лет: Евгением Васюковым и Александром Никитиным. Он начал играть с ними блиц-партии в очередь в холле на первом этаже, выигрывая одну за одной. Лев Харитон, советский мастер, тогда тинэйджер, вспоминал, что очень скоро вокруг играющих собралась толпа. Каждый хотел посмотреть на американского вундеркинда. «В нем, сгорбившемся над доской, было что-то одинокое», — вспоминал Харитон.

«Когда я сыграю с Ботвинником [чемпионом мира]?» — спросил Бобби почти требовательным тоном. «И Смысловым [недавним противником Ботвинника в матче]?». Ему ответили, что они на своих дачах далеко от Москвы, вне пределов доступа. Возможно, так и было.

«А Керес?»

«Кереса нет в стране».

Абрамов впоследствии утверждал, что звонил нескольким гроссмейстерам, но понимания у них не нашел и отыскать противника калибра, на котором настаивал Фишер, у него не получилось. Так это или нет, но Абрамову надоели сверх меры нахальство Бобби и частые приступы раздражения. Бобби знакомили с тяжелоатлетами и олимпийцами против его желания, — ему с ними было скучно. Русские стали называть его «мальчик». Хотя это слово скорее ласкательное, тинэйджер может посчитать его оскорблением. Бобби не любил подтекстов.

Наконец на полуофициальной основе пригласили Тиграна Петросяна. Международный гроссмейстер, отличавшийся пресным, но научно-точным стилем, — один из величайших защитников всех времен. Он превосходно играл блиц. Бобби знал о нем, разумеется, переигрывал его партии из амстердамского турнира 1956 года и видел его на матче США — СССР в Нью-Йорке четыре года назад. Еще до появления Петросяна Бобби захотел узнать, сколько денег он получит за партии с Петросяном. «Нисколько. Вы наш гость, — ледяным тоном ответил Абрамов, — и мы не платим гостям».

Партии игрались в маленькой комнате с высокими потолками — чтобы ограничить число зрителей, вероятно — поскольку их число, когда Бобби противостояли молодые мастера, достигало нескольких дюжин. Соревнование с русским гроссмейстером не носило официального характера, оно состояло из партий блиц, большинство из которых выиграл Петросян. Много лет спустя Бобби вспоминал, что стиль игры Петросяна в этих блиц-партиях ему наскучил «до смерти», и именно этим объясняется, почему он проиграл больше, чем выиграл.

Бобби Фишер играет против Тиграна Петросяна в Центральном шахматном клубе в Москве 30 июня 1958 года.

Когда Советский Союз согласился пригласить Бобби в Москву и щедро оплатить его с сестрой расходы, визу ему дали только на двадцать дней. Регина же хотела, чтобы он оставался в Европе до начала межзонального турнира и, ввиду скромных средств, она сделала попытку продлить его визу и статус гостя. Она хотела, чтобы он приобрел европейский опыт и улучшил знание иностранных языков, что она считала крайне важным для его образования. Кроме того, она знала о его желании играть в шахматы против лучших советских игроков для тренировки перед межзональным. Но всё вышло иначе.

Когда до Бобби дошло, что серьезных партий с ним играть никто не собирается, а всё ограничится блицем, он сорвался. Он посчитал, что к нему не проявляют уважения. Но разве он не действующий чемпион США? Разве он не сыграл «Партию Столетия», одну из самых красивых партий в истории шахмат? Разве он не играл с экс-чемпионом мира д-ром Максом Эйве в прошлом году? Разве он не признанный вундеркинд, коему прочат звание чемпиона мира через пару лет?

Его захватило монархическое настроение: Как они могут отказывать ему , шахматному Принцу? Это не тривиальная неудача, не обычное пренебрежение; по мнению Бобби такое отношение — величайшее оскорбление, какое он мог себе представить. И он отреагировал на него, с его точки зрения, пропорционально. Ему казалось очевидным, что причина, по которой сильнейшие шахматисты уклонялись от встречи с ним, состояла в том, что они его боялись. Он сравнивал себя со своим героем Полом Морфи, которому именно по этой причине при первой поездке в Европу в 1858 году — ровно сто лет назад — отказал в матче англичанин Говард Стаунтон, тогда считавшийся сильнейшим шахматистом планеты. Шахматные историки и критики считают, что 21-летний Морфи легко бы обыграл Стаунтона. И 15-летний Фишер твердо верил, что если ему дадут шанс сыграть с Михаилом Ботвинником, чемпионом мира, советский игрок будет повержен.

В реальности Бобби не так скоро — не в ближайшие несколько дней — сумеет встретиться с советскими шахматными гигантами и обыграть их, и, поскольку в Советском Союзе ему не собирались платить денег за выступления, советские перестали быть его героями; они даже предали его, и этого он не забудет и не простит им никогда. Он сделал соответствующий комментарий на английском, ничуть не заботясь о том, что переводчица может услышать и понять его слова — что-то вроде того, что он «сыт по горло этими русскими свиньями». Она доложила об этом, хотя впоследствии Абрамов утверждал, что переводчица спутала слова свинина и свинья [12] На английском слова перепутать трудно: pork — свинина, и pigs — свиньи. , и что они относились к меню в ресторане.