Фрэнк Брейди - Конец игры. Биография Роберта Фишера

Скорее всего, навредила Бобби и открытка, посланная им Коллинзу: «Мне не нравится русское гостеприимство и сами люди. Похоже, я им тоже не нравлюсь». Прежде чем открытка отправилась в Нью-Йорк, она была прочитана русскими цензорами, и нелицеприятные слова Бобби попали в советскую прессу. Прошение Бобби о продлении визы было отклонено, и не-совсем-частная война с Советским Союзом, продолжавшаяся всю жизнь, началась.

Если отставить Бобби в сторону, то надо заметить, что в то время любому американскому гражданину было трудно оставаться в Москве. В середине июля сто тысяч возмущенных советских граждан, воспламененных контролируемой правительством прессой, осадили американское посольство на улице Чайковского, требуя, чтобы США вывели свои войска из Ливана. Разбили окна, напротив здания посольства сожгли портрет президента Эйзенхауэра.

Положение стало настолько серьезным, что Герхард Фишер, официальный отец Бобби, посчитал, что Джоан и Бобби грозит опасность. Под южноамериканским именем Херардо Фишер он написал Регине в Германию из Чили, выражая свою обеспокоенность. Он спросил Регину, что она собирается делать, чтобы вывезти Джоан и Бобби из страны. Он писал, что если она не проявит активности, то сам предпримет все возможные меры, но также добавил — несколько таинственно — что и неприятности ему не нужны.

Как раз, когда паника начала овладевать Региной, она получила телеграмму от официальных лиц Югославии, что они не только будут рады видеть Джоан и Бобби в качестве ранних гостей перед межзональным турниром, но и готовы устроить тренировочные матчи с сильными югославскими мастерами. Джоан Фишер, попавшая в неприятное положение в связи с поведением брата в Москве, отправилась в Белград вместе с ним, но покинула его за два дня до начала турнира, чтобы провести остаток лета со своими друзьями в Англии. 15-летний Бобби был, таким образом, оставлен на собственное попечение — но не надолго. Его окружили функционеры, шахматисты, журналисты и просто любопытные, и уже в первые часы после приземления в аэропорту он сидел за доской, играя, анализируя и обсуждая шахматы.

В 1958 году после отказа в продлении визы в России из-за его невежливого поведения, Бобби прибыл в Югославию вместе с сестрой Джоан.

Матчевым партнером Бобби в его первой партии на европейской земле стал Милан Матулович, 23-летний мастер, пользовавшийся дурной славой: иногда, взявшись за фигуру и подняв ее, он вдруг соображал, что задуманный ход неудачен, и тогда со словами « J’adobe » [13] J'adobe — произносится «жадуб». или «Поправляю» возвращал ее на место и делал ход другой фигурой. « J’adobe » обычно говорят, если игрок хочет поправить расположение своей фигуры или противника, или поставить ее строго по центру, но, согласно «Правилам шахмат», это надо сделать до касания фигуры, иначе игрок рискует совершить мошеннический поступок. Французы обычно говорят « Piece touchée, piece jouée » (правило «тронул — ходи»). Матулович «J’adobe-ил» свои фигуры после , так что к концу карьеры заслужил прозвище « Жадубович ». По контрасту Бобби строго соблюдал это правило и говорил « J’adobe » всегда до касания фигуры, которую собирался поправить. Однажды он произнес эти слова — с улыбкой, когда случайно толкнул кого-то на турнире.

В первой партии против Матуловича Бобби не обращал внимания на несоблюдение югославом этого правила, и проиграл. Остались три партии, и Бобби сказал Матуловичу, что он более не потерпит ложных « J’adobes ». Бобби выиграл вторую партию, сделал ничью в третьей и выиграл четвертую, победив в матче со счетом 2,5:1,5. Оба выигрыша Бобби одержал в трудной борьбе, соперник сдавался в районе 50-го хода. Хотя Матулович и был до некоторой степени трюкачом, но он являлся одним из сильнейших шахматистов Югославии. Бобби посчитал, что победа заслуживала того, чтобы написать о ней Коллинзу.

Затем Бобби сыграл с одним из самых колоритных югославских мастеров Драголюбом Яношевичем, много пьющим, помешанным на женщинах любителем покера, в общем, с характером Деймона Раньона [14] Деймон Раньон — американский журналист и писатель первой половины 20-го века, известный своим образом жизни. , нежели типичного шахматиста. Он был сильным игроком атакующего стиля, но в обеих партиях скоротечного матча Бобби не дал ему развернуться, завершив их вничью.

Бобби распаковал саквояж, забитый доверху 50-ю фунтами шахматных книг и журналов, и приступил к подготовке — анализировал варианты, изучал противников. Из двадцати, с которыми ему предстояло бороться, ему доводилось встречаться лишь с тремя: Бенко, Шервином и Петросяном. Но и остальные семнадцать не были ему совсем незнакомыми. Годы он изучал все нюансы их игры: стиль, избираемые дебюты, сильные и слабые стороны. Например, он знал, что Фридрик Олафссон часто попадал в цейтноты и потому допускал неточности в эндшпиле, а Бент Ларсен мог предложить забытый вариант, чтобы сбить противника с толку. Такие «выверты» Ларсена предугадать было трудно, но постоянное изучение Бобби партий старых мастеров до некоторой степени гарантировало его от сюрпризов. Ко всем участникам Бобби в той или иной степени подготовился.

Для справок — с ним книга-талисман Липницкого, и всегда под рукой последнее издание «Современные шахматные дебюты» с тысячами партий и вариантов. Он садился за доску каждый день после обеда, транзистор наигрывал музыку и анализ продолжался, как правило, до утра, — когда он ложился спать, на улице уже светало. Рано он не вставал. Из отеля выходил только, чтобы играть два матча и однажды, когда хороший друг Эдмар Меднис (молодой американец был в городе один день проездом на другой турнир) посетил его и убедил прогуляться по паркам Белграда.

Переезд из исторического и несколько мрачноватого Белграда в курортный город Порторож, расположенный на берегу Адриатического моря, оказал благотворное воздействие на Бобби. Его не интересовал находившийся в двух шагах пляж и многочисленные кафе, обращенные фасадом на залив Триест и открывавшие гостеприимные двери как местным жителям, так и туристам, вечерами вкушавшим дары моря на фоне величественного заката. В течение месяца пока длился турнир, Бобби редко видели вне стен отеля: он проводил бо́льшую часть времени в уединении комнаты, посвящая все часы тактике и стратегии.

Двадцать один шахматист из двенадцати стран отобрался для участия в этом марафоне, имея целью перейти в категорию рангом выше. Занявшие шесть первых мест и двое, сеянных напрямую, попадали в завершающий плей-офф — турнир претендентов. Его победитель получал право играть матч за титул с чемпионом мира Михаилом Ботвинником. Бобби был не единственным участником, для кого межзональный стал первым международным турниром. 22-летний Михаил Таль из Риги, дважды становившийся чемпионом СССР, также впервые принимал участие в международном турнире. Некоторые эксперты — не из Советского Союза — прочили в победители именно его. Сильнейшие шахматисты США предсказывали, что Бобби не выйдет в турнир претендентов. Он еще слишком молод, чтобы бороться на равных с ветеранами, — у каждого из них за плечами богатый международный опыт.