Ирина Левченко - Повесть о военных годах

По улицам среди сплошного огня проносились танки. В отблеске пожаров танки казались раскаленными докрасна.

Батальон Новожилова прорвался к аэродрому настолько стремительно, что вражеские самолеты не успели подняться в в воздух, и комбат пронесся по бетонированным дорожкам, ломая хрупкие плоскости, прижимая за хвосты к земле «мессеры» и «юнкерсы».

— Рожденный ползать летать не может, — бормотал Евгений. — Не про тебя ли сказано? Полетай-ка теперь! — злорадно усмехался раненый комбат, сбив «с трех точек» очередной самолет.

Вовремя подоспевший комбриг предотвратил поголовное уничтожение машин, приказав Новожилову захватить вражеские самолеты исправными.

Наступило утро города, еще вчера бывшего оплотом врага, неприступной крепостью на нашем пути к Тиссе, Будапешту, Берлину.

Сегодня, возрождаясь к жизни, город извергал из темных своих переулков, из развалин остатки вражеских войск. С каждым часом все сильнее чувствовалось, что и город и все живое в нем начинает жить заново. Просто поразительно, как быстро были ликвидированы последствия недавних боев! Советские бойцы помогли жителям навести порядок; как только последний гитлеровец сложил оружие, моментально были затушены все пожары.

За Дебреценом открылась широкая дорога к Тиссе. Широкая потому, что впереди нет крупных населенных пунктов, нет ни одного выгодного рубежа, за который мог бы зацепиться противник. Но в то же время дорога была очень узкой, потому что перед нами — старое шоссе в выбоинах, с размытыми дождем обочинами. Чтобы преградить нам дорогу, немцы, отступая, закладывали фугасы замедленного действия. Взрывы фугасов не причиняли нам почти никакого вреда, но преграждали на время путь, превращая участок шоссе в глубокую и широкую яму, моментально наполнявшуюся водой. Объезда не было: вокруг топкое болото. Тогда на дорогу выходили саперы, и пехотинцы, и танкисты и заваливали землей большую, как озеро, воронку.

Переваливая по мягкому, пружинящему настилу через недавнюю воронку, снова медленно, но упорно продвигалась вперед колонна машин и людей, и не видно было ей конца. Так до тех пор, пока дошли до населенного пункта Надькереш.

В городке, до пределов насыщенном артиллерией, стреляло, казалось, каждое окно. Из-под каждой подворотни, с шипением выбрасывая мины, огрызался, как злой побитый пес, миномет. Не одному танкисту пришлось здесь поспешно выскакивать из загоревшейся машины. В этом бою пришлось и мне буквально за несколько минут до взрыва выброситься из танка, уже охваченную огнем. Выскочив на полном ходу к реке, разгоряченный боем Новожилов чуть не утопил машину. Механик затормозил, и танк повис над высоком берегом.

Разминая гусеницами черно-бурую глину, окутанные сырым плотным туманом, форсировали танкисты сердитую Тиссу. Ни яркие танковые фары, никакие другие средства не могли пробить молоко тумана. Качались понтоны, покачивались на них танки, стремясь скорее обрести над собой твердую почву. Холодные воды Тиссы захлестывали понтон. Ветер, смирившись с невозможностью разогнать туман, с яростью обрушивался на реку, закидывая холодные брызги в открытые люки механиков-водителей.

Вот молодой и неопытный механик инстинктивно прибавил газ и переключил скорость, чтобы скорее уйти с качающегося моста. Понтон разошелся, и следующий танк, грузно подмяв его под себя, быстро ушел под воду. Над ним еще яростнее завертелась в быстрой воронке Тисса. Затонул еще один танк — водитель, выравнивая, как ему казалось, криво стоящую машину, направил ее прямо в воду. Танк затонул у самого берега, экипаж по колено в воде стоял на скрытой под водой башне и ждал лодку.

Наш корпус после форсирования Тиссы быстро продвинулся к северу и с боями отрезал снабжение Будапешта через Чехословакию, Заняв крупнейший железнодорожный узел Мишкольц, корпус передал свои рубежи подошедшей пехоте и был переброшен к Будапешту.

Продвигаясь по Венгрии, мы невольно оказались свидетелями того, как буквально на наших глазах зарождалась новая жизнь венгерского народа. Это прежде всего проявилось в отношении населения к нам: из настороженных наблюдателей мадьяры становились активными нашими помощниками.

Немалую роль в этом быстро возросшем доверии сыграл рейд конно-механизированной группы генерала Плиева. Потрясенные мужеством небольшой группы русских танкистов и кавалеристов, так решительно действовавшей глубоко в тылу немецких войск, венгры создавали восторженные легенды о смелости и благородстве русских. Рассказы эти доходили туда, где мы еще и не были, рождая у венгерского народа веру в непобедимость Советского Союза.

Солдаты быстро освоились с непонятным венгерским языком. На русской основе они создали своеобразное эсперанто с примесью украинских, немецких, румынских и венгерских слов, с добавлением мимики и даже рисунков. Собственно, у тех, кто говорил по-русски, основа была русская, у венгров — венгерская. Если не считать некоторых казусов, объяснялись с населением мы довольно свободно.

Венгры все — от детей до глубоких стариков — беспокоились за судьбу своей столицы. Для опасений за цельность и сохранность города были все основания: фашисты упорно оборонялись. Желая предотвратить бессмысленное кровопролитие и спасти от разрушения город, советское командование послало в город парламентеров. Фашисты, нарушив международные законы, которые еще в далекой древности признавали самые жестокие племена, убили безоружных парламентеров.

Мне не пришлось войти в освобожденный Будапешт. Раненная и измученная малярией, я была отправлена сначала в госпиталь в Арад, а потом в глубокий тыл на родную советскую землю.

В Бендерах, сразу по переезде границы, я увидела женщину, которая продавала сало и яблоки. Отчаянно торгуясь, она быстро сыпала смесью милых русских и украинских слов.

Кто-то нечаянно толкнул лукошко с яблоками, несколько яблок упало на землю.

— Хай тоби грець! — в сердцах выругалась женщина.

Прохожий обиделся и вступил с ней в длинный спор: он не виноват в том, что разиня поставила корзинку в проходе. Сердилась женщина, сердился прохожий, а я слушала и чувствовала себя здесь, на маленькой станции, очень счастливой. Хотелось громко засмеяться. Как далеко была я все эти месяцы от Родины, и какое счастье вернуться домой!

Стоял декабрь. Наступила настоящая зима. Не слякоть, сырой туман и дожди, как в Венгрии, а настоящий снег, который лежал на полях чистым ровным покрывалом. Когда светило солнце, миллионы снежинок блестели так ярко, что больно было глазам. Темной стеной стоял лес; гордо несли свои кроны стройные сосны, возвышая колючую зелено-бурую шапку над белыми березками, одетыми в узорный наряд из переплетающихся тонких оголенных веток. Веселым хороводом бежали вдоль железной дороги елочки, нарядные, в зеленых полушубках, отороченных белым пушистым мехом. Солнце играло на их богатом уборе, заставляя пушистый снег переливаться драгоценными огоньками. Над домами волнистыми струйками медленно поднимался светлый дымок.