Ирина Левченко - Повесть о военных годах

Спотыкаясь в темноте о корни деревьев, шли мы лесом часа два. Наконец вышли к шоссе. Здесь капитан Фомин приказал нам замаскироваться в придорожной канаве, а сам куда-то ушел. Было холодно и жутко. Люди сидели тесной кучкой, прижавшись друг к другу, и молчали. Говорить было не о чем: все равно мы ничего не знали.

На рассвете вернулся Фомин. От него пахло водкой. Никаких машин, конечно, ему не дали, да и некому было их давать. Посовещавшись, решили выходить на основную дорогу, по которой идут части нашей дивизии, и присоединиться к ним.

Окончилось тревожное ожидание в лесу, еще недавно таком уютном и обжитом, а сейчас чужом и враждебном. Врачи и сестры наполнили свои санитарные сумки и даже карманы бинтами, и мы отправились в путь.

В медсанбате мне выдали брюки и гимнастерку по мерке, поиски же обуви по ноге оказались тщетными. Я получила ботинки сорокового размера, то есть на четыре номера больше требуемого. Они были очень тяжелы, эти солдатские ботинки, но зато я была в полной форме бойца. Плечи оттягивала шинель: санитары скатали ее в классическую скатку, надели этот тяжелый жесткий бублик на меня, и мне казалось, что под таким грузом я и шагу не сделаю. Неудивительно, что мой вид вызвал добродушную усмешку старшины-танкиста, который примкнул к нашей группе. Подбитый танк его догорал за лесом. Своим приходом старшина принес то, чего недоставало нам: организованность, спокойствие, уверенность. Как ни странно в тех условиях, он принес с собой даже некоторое веселье. Подшутил по поводу моего обмундирования, смешно показал, как закатывала от страха глаза Шура, улыбнулся, блеснув зубами, доктору Покровскому и чуть поморщился, когда тот вытаскивал пинцетом мелкие осколки из его руки.

От коренастой фигуры танкиста, от его улыбки и слов веяло силой и мужеством. И это передалось каждому из нас. Прошла всякая растерянность. Даже самые несмелые обрели власть над собой.

Долго блуждал наш маленький отряд по окрестным рощам; наконец выбрались в поле, которое пересекала шоссейная дорога. По ней тягуче-медленно двигался бесконечный обоз. Было жарко. Очень хотелось пить или хотя бы отдохнуть в тени.

Заметив какое-то строение, напоминавшее большой сарай, Фомин приказал сделать привал. Но не успели измученные бесцельной ходьбой люди, повалившись на запыленную траву, вытянуть отекшие ноги, как над сараем раздался незнакомый резкий звук, будто хлопнула большая хлопушка, зажужжали, засвистели неизвестно откуда взявшиеся пули.

— Картечь! Спасайтесь! — крикнул Фомин.

Все бросились врассыпную.

С помощью танкиста Шура и я подхватили под руки ослабевшего доктора и устремились к лесу. В роще огляделись. Всем было как-то неловко. Подождали немного. Подошли еще несколько человек. Многих недосчитались: должно быть, они побежали в другую сторону.

Не было и Фомина.

Самым старшим начальником и единственным кадровым военным у нас оказался начфин медсанбата. Он-то и принял на себя заботы, сделав все, что возможно было в той обстановке: повел нашу группу на восток.

Так мы шли еще два дня. Доктор Покровский совсем ослаб. Бессонные ночи, многочасовая ходьба почти без пищи и воды подорвали его силы. Неожиданно он сел на землю и заявил, что дальше не пойдет, не может идти. Шура, старшина-танкист и я задержались около доктора, остальные пошли вперед.

— Вообще, — заявил Покровский, — надо подкрепиться.

Мы переглянулись, решив, что он бредит. Но Покровский не бредил. Он раскрыл свою полевую сумку, бережно вынул оттуда два яичка и протянул одно мне, второе Шуре. Напрасно уговаривали мы доктора покушать, чтобы поддержать немного свои силы. Он наотрез отказался.

— Вам надо жить, девочки, а я… Что же я?.. Старый, слабый, мне не дойти живым, — с грустью сказал Покровский.

Погода стояла жаркая, сухая, и пить хотелось нестерпимо. Мы собрали немного ягод и дали их доктору. Утолив слегка жажду, он чуть-чуть приободрился, и мы попытались поднять его. Но тут я почувствовала, что и сама не в состоянии идти в своей выкладке. По совету танкиста я сняла тяжелые солдатские ботинки и надела лежавшие у меня в мешке домашние мальчиковые полуботинки. Стало намного легче.

Я поставила свои ботинки носками на запад, решив, что, когда пойдем обратно через рощу, ботинки поворачивать не придется, на ходу суну в них ноги и пойду дальше. Мы отступали, мы тяжело переживали отступление, но никто не сомневался в том, что мы вернемся. Часто впоследствии вспоминались мне эти ботинки, тяжелые солдатские ботинки, которые ждали меня в смоленских лесах, чтобы идти в них дальше, на запад.

Мы помогли доктору Покровскому подняться и вышли опять на дорогу. В проходившую мимо машину с ранеными усадили доктора. Дальнейшая судьба нашего милого дедушки трагична. Машина, на которой ехал доктор Покровский, наскочила на вражескую засаду. Старый доктор, который совсем не умел стрелять и обычно побаивался своего собственного пистолета — как бы тот нечаянно не выстрелил и не прострелил ему бок, — при встрече с врагом сумел попасть в собственное сердце: он предпочел смерть позору плена.

В полдень Шуру, танкиста и меня усадили в свою машину солдаты саперного батальона. Но уже в пять часов вечера колонну опять остановили, всем приказали спешиться. Кроме наших наганов, мы получили еще по карабину и по две гранаты. Отряд собрался довольно многочисленный, и какой-то капитан повел нас вперед — выбивать противника из соседнего села. Только в этом направлении можно было пробиться.

Впереди, в километре, а может быть и поближе, виднелось село. Вражеские пули не раз заставляли нас ложиться.

«Неужели я иду в атаку, в настоящую атаку, наравне со всеми бойцами?..»

Метрах в трехстах от деревни цепь залегла: били пулеметы. Казалось, невозможно было оторваться от земли, поднять голову. Вперед выскочил политрук, хотел поднять цепь и не успел: его убили. Рядом со мной лежал младший лейтенант.

— Тебя как звать? — спросил он.

— Ирина.

— А меня Петром. Ты зачем здесь?

— Я в бой иду!

— Где же ты идешь, когда лежишь…

— Это ты лежишь, а еще командир, а я вот сейчас встану и пойду!

— Сумасшедшая, убьют!..

— Меня? — Я не представляла себе такой возможности: «Нет, меня не могут убить!» — Я пойду, вот увидишь, и бойцы за мной пойдут, им стыдно станет.

Быстро сняла каску, так что сразу разметались косы, встала я прошла несколько шагов. Было и жутко и в то же время как-то озорно. Обернулась к бойцам, взмахнула наганом, но не успела крикнуть — впереди поднялся капитан:

— За Родину!

— Ура-а!.. — ответила цепь и бросилась на деревню.

Увлеченная общим порывом, побежала и я. Однако в бой, в рукопашный бой так и не попала: капитан, командовавший цепью, перехватил меня на ходу.