Масадзи Исикава - Река во тьме. Мой побег из Северной Кореи

На перерыве я вышел покурить, и тут из репродуктора как раз над моей головой грянула скорбная траурная музыка.

– Передаем важнейшие новости! Передаем важнейшие новости! Сегодня скончался Великий Вождь товарищ Ким Ир Сен!

Мгновенно наступила тишина. Все остановили работу и замерли в шоке. Но ненадолго. Вскоре поднялся страшный шум. Люди закричали, заплакали, некоторые даже принялись молотить по стенам и станкам кулаками.

Я стоял, разинув рот, сигарета выпала из пальцев. К своему величайшему удивлению и я вдруг обнаружил, что тоже плачу. Я не понимал, почему – но горячие слезы струились по щекам. Шок? Страх? Облегчение? Я ощущал странную смесь чувств, и по сей день не могу объяснить, что я испытывал тогда.

Я провел в этом созданном Ким Ир Сеном «раю на земле» больше трех десятков лет; ко мне относились как к животному – может, чуть лучше. Я едва выжил, оказавшись на самой нижней ступеньке социальной лестницы. Однажды я даже попытался свести счеты с жизнью, чтобы покончить с этим кошмарным существованием. Почему же я разрыдался?

Неужели я тоже поддался этому государственному зомбированию? Попав в Северную Корею, я никогда не чувствовал себя по-настоящему живым; часть меня была отгорожена глухой стеной, она безмолвствовала. Какое-то время спустя она просто отмерла за ненадобностью, как атрофировавшаяся конечность. Я вспомнил об ужасе, преследовавшем меня здесь постоянно – вечная слежка; отсутствие всякой самостоятельности; страх невольно выдать то, что ты на самом деле думаешь; безнадежность и отчаяние; полная бесперспективность существования без малейшей возможности хоть как-то улучшить жизнь. Грозная власть Ким Ир Сена вторгалась во все аспекты жизни, висела надо мной дамокловым мечом.

Тридцать с лишним лет кряду я, как попка, талдычил: «Да здравствует Ким Ир Сен!» – механически, без смысла – но теперь я рыдал. Неужели промывание мозгов возымело действие? Или же это было просто реакцией на массовую истерию? Люди вокруг совершенно обезумели. «Как мы теперь будем жить?!» – вопили они.

Когда я вернулся домой, дети с криком ухватились за меня. И жена тоже плакала. Я не мог понять, то ли скорбь была тому виной, то ли страх. И что с нами со всеми теперь будет?

На следующий день после смерти Ким Ир Сена люди стекались к его бронзовой статуе и возлагали у ее подножия цветы. В кинотеатрах и домах культуры проводились траурные митинги. Присутствие было обязательно. Полиция была везде и контролировала, все ли на месте. Но в этом особой нужды не было – все и так стремились выйти из дому, разделить скорбь с другими, почувствовать себя частью чего-то огромного и куда более значимого, чем их собственные убогие жизни.

Ким Ир Сен умер накануне первой в истории Кореи встречи в верхах между Севером и Югом. Партийное руководство просто источало оптимизм по поводу предстоящей встречи, утверждая, что объединение Севера и Юга вскоре станет действительностью и что все наши трудности канут в прошлое.

В этом и проблема с пропагандой – она постоянно противоречит сама себе. Нам вбивали в головы, что крах сельского хозяйства и упадок экономики – дело рук исключительно американских империалистов, поделивших Корейский полуостров на две части. Если Север и Юг объединятся, то угрозы голода больше не будет.

Но это не имело никакого смысла. Если наши проблемы вызваны кознями американского империализма, то почему же южнокорейцы не голодают заодно с нами? И кроме того, совсем недавно, буквально на днях, вопили о том, что и они тоже голодают ! Так каким же образом объединение может спасти нас?

Со временем рабочие на заводе стали задавать себе тот же вопрос: как нам теперь жить, если Великий Вождь умер? Я не думаю, что этот вопрос был вызван скорбью – скорее, страхом. Это без труда читалось на их лицах. Люди были напуганы. И видимо, имели для этого основания. Мы все были перед лицом голода. И никакая пышность инаугурации Ким Чен Ира как нового Великого Вождя не могла никого обмануть.

Как только Ким Чен Ир вступил в должность, люди начали жаловаться на него. Они обвиняли именно его в ухудшающейся продовольственной ситуации. Они втайне презирали его, утверждая, что он стал руководителем страны исключительно благодаря своему отцу. В целом это было так. Когда Ким Ир Сен был все еще жив, пропагандистская машина работала на полных оборотах. Ким Ир Сен, Великий Вождь, слава ему, освободил людей от хомута тирании. Практически в одиночку. Почему бы его за это не уважить? «Этот год – год сельского хозяйства, – объявил он в 1992 году. – Страна должна осуществить вековую мечту народа есть белый рис, мясной суп, носить шелковую одежду и жить в домах под черепичной крышей».

Но беда-то была в том, что я слышал все это и раньше. То же самое. Еще в 1961-м. Мы тогда только переселились в Северную Корею. Тот же идиотизм! То же бессовестное самовосхваление! Но Ким Ир Сен никогда не выполнял ни одного из своих обещаний. Ни одного. Обещал нам рай на земле, а вместо этого загнал нас в прямую противоположность раю.

Когда я задумываюсь обо всех людях, которых он подверг чистке, людях, которых он уморил голодом, обо всех бесчисленных страданиях, на которые он обрек миллионы людей, я надеюсь только на то, что имя его на века будет покрыто позором.

С того дня, когда нога моя впервые ступила на землю Северной Кореи более тридцати лет назад, я знал только голод и ничего кроме голода. Десятилетиями люди жили впроголодь. Но после 1991 года стало еще хуже. С 1991 года и до смерти Ким Ир Сена в 1994 году небывалые холода свели и без того мизерные продовольственные пайки почти на нет.

В условиях системы государственного распределения продовольствия производственным рабочим официально выделяли полтора фунта зерна в день. Крестьянам – в силу какой-то извращенной логики – меньше. Фактически же даже рабочие получили только фунт зерна, 70 % которого составлял кукурузный крахмал. Само собой разумеется, пайки членов партии были гораздо больше.

Продпайки должны были распределять дважды в месяц, но начиная с 1991 года в графике регулярно возникали задержки. Дошло до того, что приходилось растягивать трехдневную порцию на полмесяца. Естественно, что это возымело последствия. Люди громили пункты продовольственного распределения, тут и там вспыхивали акты насилия.

Партия же выпускала все новые лозунги, раскручивая маховик пропаганды. Я все спрашивал себя, откуда бралась бумага для всех этих бесчисленных плакатов. И нельзя ли ее есть? О чем же нам вещали со всех этих окаянных плакатов? О том, как разнообразить оскудевавший стандартный продпаек.

«Перемелите корни риса в порошок и съешьте! Он богат белком!..» «Маранта содержит много крахмала!.. Если вы едите и выживаете, то победа будет за нами!» И вся эта бесполезная чушь – с массой идиотских истеричных восклицательных знаков. Да мы и без этих плакатных наставлений давным-давно искали везде, где только можно, все, что только можно было употребить в пищу, включая желуди, полынь и сосновую кору. Эти вещи были ужасны на вкус. Кору можно превратить в нечто, отдаленно напоминающее рисовую лепешку. Это была мерзейшая вещь. Люди питались корой в самые отчаянные времена – в конце колониальной эры и потом снова сразу же после войны в Корее. То есть тогда, когда у людей на самом деле иного выхода не было. И вот времена вернулись.