Масадзи Исикава - Река во тьме. Мой побег из Северной Кореи

– Ладно. Все. Время. Пора ехать!

Мы уселись в поджидавшие нас автомобили и примерно через четверть часа были в аэропорту.

Я издали заметил здание терминала. Самолетов не было видно, зато слышался гул двигателей, когда они садились.

Я уже взялся за ручку, чтобы открыть дверь машины, но первый секретарь удержал меня.

– С этого момента никаких разговоров. Понятно? Просто следуйте за мной. И ни слова! – предупредил дипломат.

Как только я вышел из автомобиля, аппарат консульства, взяв меня в кольцо, повел меня в зал аэропорта. Все действовали весьма уверенно и передвигались целенаправленно. И очень быстро. Никто не оглядывался по сторонам.

Пассажиры, идущие нам навстречу, останавливались и глазели на нас. Как я понимаю, выглядели мы не совсем обычно.

Паспортный контроль? Да бросьте. Мы пошли прямо к выходу на посадку. У меня сохранился тот самый паспорт, который мне так и не пришлось предъявить. Выдан и подписан консулом в Шэньяне для использования 11 ноября. Однократное использование. По нему без труда можно определить, что я прибыл в аэропорт Нарита. Это подтверждалось и соответствующим штемпелем. Но откуда? А вот это уже секрет. Из ниоткуда. Никаких штемпелей.

Как только я добрался до посадочных ворот, меня охватило чувство облегчения. Было очевидно, что все было тщательно продумано и подготовлено. Китайское правительство держало ситуацию под контролем. Вот-вот я отправлюсь в путь.

Мы вышли на взлетно-посадочную полосу. Было облачно. Холодно. Я увидел перед собой большой самолет с серебристыми крыльями.

Вместе с первым секретарем посольства я поднялся по трапу. У двери меня встретили две женщины. Стюардессы. Обе приветливо улыбались.

– Добро пожаловать домой!

Я заглянул внутрь. Пассажиров на борту не было. Это был специальный чартерный рейс – специально для меня. Для нас.

Я повернулся попрощаться, и консул и все его сотрудники махали мне. Я попытался поблагодарить их, сказать «спасибо», но так и не смог – я плакал как ребенок.

Стюардессы проводили меня к месту. Я пристегнулся. Взревели двигатели, и самолет медленно тронулся с места. И тут мы понеслись по взлетно-посадочной полосе. Мой живот куда-то провалился – самолет взлетел.

Это был вечером 15 октября 1996 года. Вскоре самолет приземлился в Токио. Я вернулся в Японию.

Мне потребовались тридцать шесть лет, чтобы вернуться домой, но я все же вернулся.

И вот я дома. Вернулся. Пережил второе рождение – очередной раз. Но что я чувствовал? Бурю противоречивых эмоций. Когда я смотрел из иллюминатора, пока мы приземлялись, я не мог поверить в то, что это – моя родина. Светящиеся, как драгоценные камни, огни. Я был вне себя от радости, что в конце концов вернулся, пережил ад Северной Кореи, получил возможность выстроить будущее по своей воле. После стольких лет беспросветного отчаяния я наконец получил возможность хоть что-то сделать для своей семьи. Эти сверкающие огни вселили в меня надежду. Я сделаю все, чтобы вытащить мою семью из Северной Кореи. Я гнал от себя мысли о том, каково им приходится сейчас, но зато вволю фантазировал о том, как мы все вместе заживем в Японии.

Но мечтам моим вновь суждено было разлететься вдребезги. И что теперь? Теперь у меня осталось одно. То, чем я владею навечно и безраздельно. Горечь. Как ни жаль мне об этом говорить, мне осталась только горечь. И обида на жизнь, что так жестоко и несправедливо обошлась со мной.

Когда я вернулся в Японию, Министерство иностранных предоставило мне возможность на первых порах жить в различных отелях в Токио. Первый секретарь оставался со мной в течение нескольких дней, но скоро ему предстояло возвратиться к своей работе в Пекине. Его заменил человек по имени Мацуи. Он занимал должность заместителя начальника отдела Северо-Восточной Азии азиатского Бюро министерства. Мацуи помог мне переехать в съемную «недельную» квартиру. Потом он тоже куда-то уехал, и я остался совершенно один.

Как-то Мацуи приехал ко мне. Он стал расспрашивать меня о положении с продовольствием в Северной Корее. Но даже не заикнулся ни о ком из других так называемых «возвращенцев» и ни разу не заговорил со мной о моей семье. Конечно, как раз тема семьи и волновала меня больше всего. Я ведь не ради себя одного сбежал из Северной Кореи. Я хотел вытащить оттуда семью. Без этого все мои усилия можно было считать пустой тратой времени.

Вскоре Мацуи направили в Пекин на должность первого секретаря посольства Японии в Китае, а ко мне приставили нового опекуна. Он помог мне получить удостоверение личности и другие документы. После этого мы с ним отправились в одно любопытное учреждение.

– Вот здесь вы и будете теперь жить, – объявил он.

Учреждение это было реабилитационным центром Министерства здравоохранения, труда и благосостояния. Оно было битком забито алкоголиками и инвалидами. Называлось оно Хамакава и располагалось в районе Синагава в Токио. Мерзкая дыра.

Мягко говоря, я был расстроен этим решением. Почему ко мне отнеслись как человеку больному и нетрудоспособному? Жить приходилось вчетвером в крошечной комнатенке с занавесками вместо перегородок. Были в Хамакава и наркоманы, трясшиеся от ломки, и всякие растатуированные с ног до шеи субъекты, бормотавшие день и ночь бог знает что. Вероятно, я бы почувствовал к ним жалость, останься у меня в душе место для сочувствия. Но я не сочувствовал им. Я изо всех сил старался найти работу и зарабатывать на жизнь, и любые препятствия на этом пути просто бесили меня.

И произошло нечто невероятное. Несколько дней спустя со мной начали связываться представители СМИ – люди из газет, включая «Майнити», «Иомиури», «Джапан таймс»… Я и понятия не имел, как они разузнали обо мне. Единственные, кто знал о моем возвращении в Японию, были несколько человек из Министерства иностранных дел и еще, может быть, из Иммиграционного бюро. Я испугался и сразу же связался с бывшим первым секретарем посольства в Пекине. К этому времени он работал в Азиатско-Тихоокеанском Бюро.

Он был потрясен, когда я рассказал ему о том, что произошло.

– Боже! Если выяснится, что японское правительство помогало вам, нас всех уволят. Пожалуйста, не говорите ни с кем, – умоляющим тоном произнес он.

Разумеется, я ценил все сделанное для меня министерством, поэтому никаких интервью представителям прессы раздавать не собирался. Но потом со мной пожелал встретиться один член парламента. Он был членом парламентской комиссии, занимавшейся расследованием громкого скандала о похищении японских граждан северокорейцами и их насильственной депортации в Северную Корею.

На эту встречу я все-таки решил пойти в надежде, что он мог бы потянуть за некоторые ниточки и помочь мне вывезти в Японию семью.