Олег Белоусов - Это мой город

Забавно было перебирать, лежавшие на дальней полке в платяном шкафу, облигации на развитие народного хозяйства. Они тоже были большие и красивые, вызывающие доверие, как фасад нашего магазина. Никто тогда не думал, что у всей этой солидной бутафории, как и у магазина, есть черный подъезд, через который и происходит основная реализация социализма. Никто не думал, что к моменту распродажи последнего, первыми вновь поспеют партийные бонзы, прокуроры, милицейские, а простой люд, будет безнадежно ждать своей очереди в неимоверно длинных, унылых «хвостах».

Следует, пожалуй, рассказать анекдот, поясняющий взаимоотношения между продавцом и покупателем. Было это не в нашем гастрономе, а в другом, в подкове, на Круглой площади.

Утром я заскочил туда купить хлеба и молока. Продавцов, как всегда не было на своих местах. Рассвирипев, проник с вятая святых, подсобку, в поисках начальства. В подсобке, на напольных весах были навалены туши кроликов и мороженая печень. Не обнаружив начальства, стал к безлюдному прилавку мясного отдела. Появилась девочка-продавец.

– Мне, пожалуйста, двух кроликов и килограмм печени…

– Каких еще кроликов! У нас только то, что на прилавке…

На прилавке – «Бычки в томате».

– Двух кроликов и печени…

Народ в те времена был с хорошим слухом. За мной пристроились два человека.

Вышла зав. Отделом:

– Вам же русским языком сказано…

– Есть у вас, есть… И кролики, и печень…

– Вы пьяны!.. Я вызову милицию!..

– Вызывайте, вы милицию, я дежурного по райкому…

Препирались долго. Я дошел до дежурного по ЦК. Хвост вытек на улицу. Люди надеялись на кроликов и печень. Первой не выдержала продавщица, прыснула в кулак,– Так нет уже кроликов, всех нам раздали!..

Девчонкам, видимо, не часто обламывался, припрятанный для начальства дефицит, они веселились.

Принесли печень. Я требовал еще и кроликов. Народ за моей спиной начал роптать. И – тут, внимание!, в затылок мне раздалось…

– Ишь, ты!.. Кроликов ему захотелось! Взял печенку и вали, не задерживай очередь…

Я пришел в неописуемый восторг. Толпа стала на сторону тех, кто дурил им голову, кто скрывал от них продукты, кто их обманывал…

Это был апофеоз социалистической распределительной системы. Рабы стали на сторону надсмотрщиков, выдававших пайки.

Только потом, поездив по свету, я понял, что никакой торговли при социализме не бывает, бывает раздача «паек». Об этом прочитал, когда появилась такая возможность, в «трудах» теоретиков социализма – Троцкого, Бухарина… Торговля – красивое, увлекательное дело. Раздача «паек» – примета тюремного быта. На западе торгуют, там покупатель всегда прав, там вам улыбаются… Зачем улыбаться в лязгнувшее окошко камеры,– бери, что дают, не задерживай, следующий… И следующий зэк, покорно просовывает в окошко миску за своей порцией баланды… Покажите мне тюремщика, который улыбается зэку?!

Раздача паек и дефицит – непременные особенности социализма. При социализме необходимо, чтобы голодные дрались с голодными, рвали друг у друга кусок из горла, вышибали зубы, рычали, как псы… Народ должен жить впроголодь, тогда он будет послушным и покорным… И, матросские заслоны, под маркой борьбы с саботажем, расстреливали в 18 году мешочников, по теперешнему, челноков, которые доставляли продовольствие в голодающие города. Продотрядовцы и ЧОНовцы шерстили и зорили крестьянские дворы в стремлении выгрести хлеб подчистую, мудрые партийные начальники, лишали крестьян паспортов, всерьез обсуждали, что если дать советскому человеку более шести соток земли, на которой он будет горбатиться ради пропитания насущного, он – советский человек обуржуазится и выйдет из подчинения.

Но, люди есть люди, и, даже в рамках этой системы, случаются исключения, случаются проявления нормальных человеческих чувств, доброты, искренности, взаимопомощи, как у Золь Захарыча, как у рубщика мяса Валеры, который подносил маме авоську до двери. Но, это лишь исключение, подтверждающее правило, не более.

Я очень хочу надеяться, что в «моем» гастрономе, на моей Московской улице, в моем Минске, когда ни будь появится настоящий хозяин, не директор – хозяин, может он будет внуком Золь Захарыча, может сыном Валеры, который научит белорусских девочек торговать и при этом улыбаться…

Приезжая в любой незнакомый город, первым делом иду на базар. Может, мне кажется, а, может, это действительно так, но именно базар дает первое и наиболее точное ощущение не только города, но и его окрестностей, знакомит с людьми, с бытом, обычаями. Когда-то, над всеми советскими базарами висели вывески: «Колхозный рынок». Но, тем не менее, у каждого базара было свое испокон, издавна, людской молвой прикрепленное имя. «Комаровка» – всегда была Комаровкой, Был «Сурожский» рынок – это рядом со мной, с моей Московской улицей. Сейчас его нет. Был «Червенский» – этот и сегодня на своем месте. Был базар на автозаводе, базар на Красноармейской. У каждого базара существовала своя специализация, у каждого, свой контингент, как продавцов, так и покупателей. Продавцы «привязывались» к базарам сообразуясь с транспортными возможностями – со слуцкого направления оседали на Сурожском, подвоз на Червенский был удобен, видимо, для тех, кто двигался в Минск со стороны Червеня. Комаровка же была базаром базаров. Самая людная, самая богатая. Поход, или поездка на Комаровку, было событием, там можно было найти и купить все, или почти все. По мелочи, для ежедневного потребления, продукты покупались на базарах поближе к дому.

На базарах, в отличие от магазинов, где продукты были исключительно «казенными» и набор их был почти стабилен по качеству и цене, в любой торговой точке города – можно было выбирать. Цены там были выше, чем в магазинах, качество тоже. Сегодня произошли странные изменения. В магазинах качество местных продуктов осталось почти таким же, как было когда-то, а цены – выше, чем на базаре. Количество базаров уменьшилось. По большому счету – остался один – Комаровка, кормилица двухмиллионного города. То, что построено в Ждановичах, ни с какой стороны для обыкновенного минчанина, удобным быть не может – далеко.

Базары в послевоенные годы, хоть номинально назывались колхозными, таковыми никогда не являлись. Все, что было выращено в колхозах, изымалось государством и прямиком следовало в магазины. Написал «прямиком» и призадумался, поскольку колхозная продукция «прямиком» никогда в магазины не поступала – были посредники, тоже государственная система переработки. И если буренка была выращена в колхозе, ее долго «мучили» на мясокомбинатах, где она теряла вес и товарный вид, потом забивали, морозили и, мороженными тушами, развозили по торговым точкам. Как это было, часто наблюдал из своего окна. Подъезжал грузовик, в недрах которого вповалку лежали мороженые коровы или свиньи. Их железными крючьями выволакивали из недр фургона, роняли на, брошенные на землю, использованные скаты, и волоком тащили по кафельному полу в морозильные камеры или в разделочную. Я всегда удивлялся – разгружают с машины туши, а в магазине на прилавке ребра и ноги. Куда деваются окорока, вырезки и прочие соблазнительные части было непонятно. Впрочем, понятно, конечно же… Они уходили «нужным» людям.