Олег Белоусов - Это мой город

Почему я вспоминаю все эти маленькие забегаловки, кафешки, ресторанчики?.. У них было своё лицо. Свой колорит, свой аромат, свои кулинарные секреты и тонкости. Посещать их – следовало со смыслом, с толком, с расстановкой. Это не были огромные плацдармы на тысячу посадочных мест, в которых ни поварам, ни официантам, ни «мэтрам» нет времени, да и желания нет, заниматься каждым отдельным посетителем. Пришёл, пожрал, напился и будь здоров – освободи место для следующего… А, тут ещё, музыка гремит, девицы распаренные отплясывают – конвейер, поток – какая «бяседа»…

Еда, вкушение еды – вещь глубоко интимная, священнодействие. Почитайте Гиляровского, вникните в волшебный ритуал московских трактиров с их меню, рассуждениями о достоинствах той или иной кухни, со специализацией трактиров – там расстегаи, там сёмга провесная, там грибочки солёные – это всё элементы русской культуры, пропавшей, погибшей, уничтоженной большевиками, но возрождаемой сегодня.

На пол-дороге из Боржоми в Бакуриани, водитель автобуса обычно останавливался, говорил,– Папарашу выйти!.. Здэсь таварыщ Сталин хлеб кушал…

Ритуал повторялся и на обратной дороге из Боржоми в Бакуриани… Совершенно безразлично было, как ты относишься к товарищу Сталину – ритуал, входил в программу дегустации «хаши».

Как всякий ритуал, только тогда не бывает казённым «отбыванием номера», когда он не массовый, когда видишь глаза собеседника, когда говоришь негромко, не стараешься перекричать шум оркестра, когда он «имеет место быть» в небольшом, уютном помещении, а не в «танцедроме». Короче, совсем не тогда, когда собирается тысячная толпа, жующих и пьющих…

Он возможен только в небольших, частных заведениях – тех самых кафешках, забегаловках, ресторанчиках, которые, чтобы привлечь посетителей стараются и цены снизить, и иметь неповторимое, национальное лицо…

Во всём мире самые вкусные и дешёвые рестораны – китайские и итальянские. В них самое лучшее обслуживание, самые внимательные официанты, самые доброжелательные повара…

Однажды в Германии мы с женой, уезжая, решили попрощаться с теми заведениями, где нам было хорошо. Зашли в итальянский ресторан. Официант вышел навстречу и, приветствуя нас, почти пропел,– О, мадам, грюн… Грюн…

Жена была ошеломлена, в этот ресторанчик мы зашли в первый, по приезде, было это десять дней назад, и она заказала, множество салатов, зелени… Спросила,– Олег, он, что меня запомнил?..

– Конечно!.. Профессиональная память… Кроме того, он в самом деле нам рад, рад каждому посетителю…

Я хочу, чтобы в моём городе было всего много, что бы в нём хватало места, поэту европейской кухни, сербу Илье, армянину Вартану, чтобы были в нём японские чайные домики, китайские ресторанчики, что бы меня узнавали итальянские официанты, что бы в благодарность за посещение, наливали на посошок «боровички» в словацком кафе, но, главное, я хочу, чтобы мне, было куда сводить друзей, желающих попробовать блюда белорусской национальной кухни…

Чтобы, можно было попробовать и «мачанне», и «смажни», и литовскую медовуху, и еврейскую фаршированную рыбу и татарские слоёные пирожки с крупно нарезанной бараниной, плавающей в собственном жиру.

Я не знаю, как этого добиться, но хочу, чтобы в эти рестораны, кафе, корчмы – можно было ходить семьёй в воскресный день, чтобы это было по карману минчанам…

Многого хочу?!..

…Кстати, там в самом шикарном ресторане Братиславы, в «колыбе» – нас было шестеро, обедали мы, ни в чём себе не отказывая, часов пять, заплатили чуть меньше шестидесяти условных единиц…

– Прикиньте,– как нынче говорят…

Города, говорят, возникали там, где людям удобно было торговать, на разных путях коммуникаций и их перекрестках. Было бы совершенно несправедливо, если бы рассказывая о моем городе, обошел стороной то, что касается этой важной сферы человеческих отношений. Тем более, что эта сфера, всю жизнь, буквально, лезла мне в глаза – из окна моей комнаты открывается неповторимый вид на задворки одного из самых старых гастрономов Минска.

Этот гастроном присутствовал в моей жизни, кажется, постоянно – то неистребимой вонью, выливаемого в канализацию, прямо под нашими окнами селедочного рассола, то нашествием крыс, то наступлениями тараканов.

Вначале, вместо гастронома была большая казарма, в которой проживал строительный люд, на составленных в два яруса, железных койках. Ходить в гости в казарму не возбранялось, но память как-то не цепляется ни за лица, ни за события – была казарма и была, потом ее упразднили и стали делать гастроном. Он был шикарный! Пожалуй, в те первые годы пятидесятых – лучший в Минске. Стены были расписаны удивительными картинами, на которых счастливые колхозники и колхозницы щедро предлагали покупателям немыслимые дары закромов родины. Рыбаки – вытаскивали сети, полные осетров, чабаны смотрели с горных круч на тучные овечьи стада, партизанки-молдованки срезали пятикилограммовые гроздья винограда, но самое неповторимое, самое удивительное и незабываемое – в витрине стояла бутафорская бочка вина, из которой по бутафорской же трубочке, непрерывной струей текло в рог бутафорское вино. Около этого шедевра рекламы можно было стоять часами, пытаясь подловить момент, когда вино закончится и наступит пауза в изобилии. Магазин чем-то неуловимо напоминал знаменитую микояновскую книгу «О вкусной и здоровой пище» с немыслимо красивыми картинками. Книга эта, как напоминание, до сих пор хранится у моей дочери и она, выйдя замуж, по ней растрепанной и изувеченной от частого употребления, постигала основы того, как следует вкусно и здорово кормить мужа.

У меня такое впечатление, что директором нашего гастронома всегда был Золь Захарович – как сейчас понимаю, торговец милостью Божьей, все и всех знавший, все умевший достать, человек которого к которому в Минске все относились с почтением.

При Золь Захарыче ассортимент в магазине был фантастический. Помню мамину фразу:

– Сходи в магазин, купи полкило черной, полкило красной икры, брауншвейгской колбасы палочку, ветчины, селедки копченой по рупь сорок пять, не забудь бидон для молока…

Для тех, у кого приведенный список, вызывает ностальгию по временам изобилия, хочу сказать, что даже мы, которые жили материально совсем не плохо, могли себе позволить подобное раблезианство, довольно редко, как правило, перед большим гостевым сбором. Для всех остальных жителей нашего, в основном, пролетарского дома, была неистребимая перловка, да подсолнечное масло в разлив. Расслоение общества в те времена было ужасным. Это легенды о том, что все жили одинаково счастливо при сталинском изобилии. Видимость изобилия, как я сейчас понимаю, была обусловлена жесточайшей эксплуатацией деревни и наличием железного занавеса. Все, что было изъято у колхозных рабов, поступало исключительно на внутренний рынок и красовалось на витринах, недоступное для уже промышленных рабов, как для той самой голодной девочки из рождественской сказки братьев Гримм.