Олег Белоусов - Это мой город

Дефицит, в той либо иной степени, при социализме был всегда. Был дефицит на крупы и, когда их «выбрасывали» со двора выстраивались многочасовые хвосты. Был дефицит на сахар, на сливочное масло, на молоко – на самые простые, дешевые продукты, которыми питался советский человек. В магазине – стояли бочки с икрой, лежали невиданные сегодня колбасы, но самые простые продукты, были в дефиците и за ними постоянно выстраивались очереди.

Дефицит ужесточился с началом хрущовских реформ. Это не правда, или, не совсем правда, что самодур Никита Сергеевич засеял всю землю до полярного круга кукурузой и тем самым подорвал продовольственную безопасность родины. Хрущов, даже точнее, еще Маленков отменил драконовские налоги на сады, на ульи, на личный скот – помните поговорку тех времен: «Пришел Маленков, поедим блинков!», а Никита Сергеевич, понимая, что рабовладельческое государство дошло до точки, отмени само крепостное право, разрешив колхозникам получать паспорта. Вот тогда и закончилась колхозная «лафа» – счастливые хлеборобы, чабаны и крестьянки-молдованки рванули в города из коллективного рая, разрушив демографический баланс города и напрочь оголив сельское хозяйство. Люди бежали из колхозов, как от чумы. Пришлось покупать хлеб в Америке.

Если раньше в столовых, хлеб лежал на столах бесплатно – ешь, не хочу! – то после освобождения колхозников, он исчез в одночасье, вместо него появились плакаты: «Хлеб всему голова!», «Береги хлеб!». Начались гонения на тех, кто в городе держал свиней и коров. Комсомольская «кавалерия», натренированная на борьбе со стилягами, ринулась по дворам, по сараюшкам, выявляя продовольственных диверсантов, которые кормили скот хлебом. Диверсантов – представителей голодающего народа, нещадно штрафовали, подвергали общественной обструкции, а несчастные коровы и свиньи – шли под нож. Видимо, партийные бонзы, таким образом, пытались избавить колхозы от конкуренции частника. Вообще, вся хрущевская и пост-хрущевская суета в сельском хозяйстве была ни чем иным, как попыткой спасти колхозы. Тракторами рушились парники, обрезались приусадебные участки, крестьян заставляли резать или сдавать в колхоз коров, обещая райскую жизнь с молоком и мясом, купленным в родимом коллективном хозяйстве. Ни, черта из этого не вышло, кроме мучительства и издевательства над людьми. И – усугубления дефицита. В 1963 году я работал в газете «Молодость Сибири» в Новосибирске – белый хлеб по карточкам, основной пищевой продукт, который можно было приобрести в магазинах – частик в томатном соусе и стеклянные, литровые банки с борщем украинским. В Минске было полегче, чем в России, но борьба за колхоз, быстро свело на нет это национальное преимущество.

Единственное место в Беларуси, которое дольше всех сопротивлялось колхозной «продовольственной безопасности» – были западные районы республики. В середине пятидесятых, мы открыли для себя озеро Нарочь. То ли в силу того, что там к этому времени почти не знали, что такое колхоз, то ли в силу еще не выбитой любви к работе и тяги к земле, там было фантастическое изобилие. На базаре в Кобыльнике (ныне поселок Нарочь) можно было практически за бесценок покупать поросят, цыплят, яйца, масло. По нашей деревне Купы, ходили мужики с ведрами меда, копчеными угрями, ягодами, грибами, яблоками и иной летней, сезонной разностью, предлагая ее на смеси польского и белорусского языков, при каждом приобретении, не забывая кланяться, приговаривая: «Дзенькуе! Бардзо дзенькуе, пани…». Пани – это была мама, тетя Нина Окунь, тетя Маша… Так в нашей семье и повелось с тех нарочанских времен у женщин обращаться друг к другу «пани, Марыля», «пани, Нина», «пани Тамара»…

Однако, вернемся в Минск… Иногда, когда в каком либо телевизионном сюжете из передачи типа «Непутевые заметки» показывают небольшие магазинчики, лавочки, в которых западный покупатель приобретает ежедневно необходимые продукты, я вспоминаю наш гастроном. Вспоминаю, потому, что он был похож на те самые лавочки. Здесь тоже постоянных клиентов знали и привечали. Как было не приветить маму, которая лечила весь район, к которой продавщицы бегали, спасаться от мастита, которая «входила в положение» и выдавала больничные, да и вообще, была хорошим и внимательным врачом, иногда наблюдая своих пациентов, с момента рождения.

Даже когда мама ушла на пенсию, и ее разбил инсульт, она в силу несгибаемости характера и природной независимости, ходила в магазин сама, разбираясь, каким-то немыслимым для меня образом с простынями талонов и карточек, без которых невозможно было приобрести ничего. Старые продавцы, старались помочь старому доктору, лишенному речи, нагружали ей сумку, необходимыми продуктами, а рубщики и магазинные грузчики, помогали донести авоську до дома.

Повелось это с той поры, когда мама сделала какую-то пустяковую операцию Золь Захарычу и он наказал «доктору давать все!».

А «всего» у Золь Захарыча всегда хватало… Целыми днями наш двор, как муравейник, был забит вельможными покупателями. Бывало с черного хода, перед праздниками, работало продавцов больше, чем стояло за прилавками. Шли милиционеры, прокуроры, проверяющие, райкомовские и обкомовские нужные люди. Отказу никому не было и они, как тараканы, тащили, паковали в багажники сумки, баулы, ящики.

Такова была советская система торговли. Когда муж моей сестры, отслужив в Германии срочную, пригласил к себе в гости, приятеля, который был восточногерманским полицейским и тот, живя в моей комнате, увидал, что делается у заднего хода в магазин, удивлению его не было предела.

Коля, муж сестры, долго втолковывал ему, что идет борьба с дефицитом.

– Но, Николай! Я видал там полицейских!..

– Естественно! Полицейские – главные борцы с дефицитом,– зубоскалил Коля.

Немец, ошалело мотал головой и повторял: « У нас (в ГДР) он бы дня не работал в полиции».

Наверно, даже у них в ГДР, был какой-то иной социализм, иной «орднунг».

В сталинские времена, к каждому празднику снижались цены. Это, считалось, высочайшим достижением социализма. Я, однажды, с детской наивностью, попытался подсчитать, через сколько лет наступят временя, когда ничто уже ничего не будет стоить. Помню детские дискуссии о том, с чего начнется коммунизм. По всему выходило, что вначале, дармовыми станут спички, потом соль, потом уже все остальное. Деньги до хрущевской реформы, были большие, красивые и солидные. В 61 году, когда произошло первое ограбление советского народа при денежной реформе, и появились неказистые и непонятные «новые» рубли – смеялись: «Когда покупали «Победу», деньги несли в чемодане, деньги на новенькую «Волгу», поместились во внутренний карман пальто».