Олег Белоусов - Это мой город

То, что в моем городе, что-то неуловимо изменилось, понимаю вот по каким признакам. Например, мой лечащий врач в больнице скорой помощи, очаровательная, несомненно, умная и очень знающая женщина, которая на много лет младше меня, на мое обращение: «Радость моя, милый доктор!», которое, согласен, может и не очень удачное, однако, мне, как старому ловеласу, близкое, (ну, не мог я обратиться к доктору иначе и, даже, был чрезвычайно горд, тем, что смог выговорить такую сложную фразу) – ответила, как обрезала,– Я вам не «радость ваша», и вы мне не «милый».

Наверно в ее сознании моя «фривольность» была несовместима со строгими понятиями о взаимоотношениях между «больным» и «доктором». Допускаю, даже, что она абсолютно правильно «поставила меня на место». Все – так! Но, только мне, как-то сразу стало скучно и не празднично, я понял, что дела у меня не совсем хороши, что я просто объект ее профессиональной деятельности – не более, что у доктора полно больных, все для нее равны, она не может себе позволить радоваться за кого-то, расслабляться и, вообще, ее человечности на всех не хватит. Контакт был утерян, доверительность утрачена!

Мне возразят: «Капризы, брат, капризы…»,– наверно так, наверно и в самом деле капризы, но, кто сказал, что больной не может покапризничать, не может рассчитывать на некое, пусть даже мнимое, пусть профессионально отработанное, но так ему необходимое индивидуальное участие.

Сын моего приятеля переводчика, который сделал огромную, фантастическую работу, помогал отцу воплотить ее в жизнь, и на мое искреннее предложение о помощи, о содействии в меру моих сил и понимания, согласившись для видимости, долго уходил от телефонного контакта, просил перезвонить то завтра, то через неделю… Я на свой страх и риск сделал порядочный кусок, того о чем мы с ним договаривались, провел много, как мне казалось, полезных и нужных встреч, однако мои хлопоты пропали втуне, остались не востребованными. Я недоумевал, обижался, пока не понял – моя искренность и простота были восприняты подозрительно: «Чего хочет? На кого работает?». Допустить, что наивность «не есть признак глупости или подлости, а только чистоты души» – было для молодого парня сложно. Легче было искать вражеские происки и оберегаться от них.

Однажды очень умный и очень старый человек сказал: «Запомните, Олег! Самые серьезные, самые важные, самые ответственные дела нужно делать весело, играючи – тогда все получится! – подумал и добавил,– Даже умирать!».

Вначале показалось,– Блажит, старик! Со временем понял – ничего подобного! Как только насупишь брови, как только вспомнишь о значимости предстоящего дела, об ответственности, которую оно на тебя налагает, о мнении народа, о неумолимости времени, о том, а что в данном случае подумает «княгиня Марья Алексевна» и все присные ее: пиши – пропало! – ничего у тебя не получится, или получится, какая ни будь такая несусветная чушь и гадость, что самому станет противно до омерзения.

Жизнь всегда многоцветна, она полифонична, она сплетена из черных и золотых нитей. Горькое меняет сладкое, сладкое скрашивается кисленьким, человек, истомленный постоянным благоуханием роз, радуется запаху навоза в родной деревне, устав от непрерывного напряжения дисциплинированного разума, необходимо подурачиться и повыпендриваться свободно и раскованно. И в этой многоголосице огромное значение имеет умение общаться, разговаривать, шутить, умение слышать и понимать других.

Сейчас, вспоминая годы минувшие, убеждаюсь – то, что начиналось, как авантюра, как хохма, как нечто необязательное, невероятное, бредовое, неосуществимое никогда и не при каких обстоятельствах, – как ни странно, состоялось, получилось, живет. То, что планировалось, просчитывалось, готовилось – или захирело, зачахло, или существует само на себя не похожее. Припомните события собственной жизни – уверен, найдете там не мало подобных примеров.

Играючись, щедро рассыпал бриллианты стихотворных созвучий, немыслимых рифм, изящнейших аллитераций, шутил, мистифицировал, насмешничал блестящий Рыгор Бородулин..

Язвил, издевался, иронизировал над сущим и над собой – Наум Кислик, черпая в этой иронии и самоиронии свои поэтические откровения. Потрясающий рассказчик упоительный и мудрый придумщик, фантазер Валентин Тарас создал кроме стихов и «серьезной» прозы россыпь блестящих устных рассказов. Вспоминая их – понимаю, за неповторимым юмором, никем лучше автора не зафиксированный отпечаток эпохи.

А живые, передаваемые из уст в уста, ставшие городским фольклором истории из жизни Кости Сороки, Антона Белевича, Виктора Тарасова, Наума Штутина, Стефании Станюты… Люди все разные – маститые и не успевшие стать таковыми, они, тем не менее, и наши современники, и наши земляки – минчане – оставили нам в наследство великое умение беседовать, рассказывать, потешаться над глупостью и, между делом, творить невероятно изящные и замысловатые вещи.

Да, Господи! Сколько фильмов – документальных и анимационных родилось на моей памяти и при моем участии из веселого, на первый взгляд, ни к чему не обязывающего трепа.

«С людями нужно разговаривать!» – эту шутейную формулу вывел сам для себя очень давно, но скоро понял, она вовсе не шутейная. С людьми и в самом деле нужно разговаривать и вовсе не для того, чтобы, что-то вызнать, или, что-то поведать о себе. Любой разговор, с любым человеком заставляет мыслить, ценить нестандартные аргументы, учит слушать и воспринимать позицию оппонента. Только в разговоре, беседе, диалоге, в обмене репликами возникает остроумие, рождаются шутки, начинается творчество, а с ними – доброжелательность, взаиморасположение, приятельство.

Знаменитый российский собиратель и исследователь фольклора, Василий Афанасьев, отмечая отличительные особенности белорусского устного народного творчества, говорил, что ни у одного народа нет такого количества легкомысленных, скабрезных, фривольных побасенок, сказок, анекдотов. О чем это свидетельствует? Люди любили и не опасались разговаривать, подначивать друг друга, вышучивать, подъелдыкивать, дурачить.

Не боялись Господа Бога, ибо на равных существовали здесь православный, католический, протестантский, униатский клир. Здесь мирно уживались боги иудеев, пророки мусульман, да и языческий ареопаг нет-нет, но давал о себе знать.

Не боялись панов – каждый третий на этой земле сам был, или считался паном.

Судейских тоже не очень боялись – законы были устоявшиеся, менялись редко и не очень походили на дышло в крестьянской запряжке, про которое известно – «куда повернул, туда и вышло».

Королей и Великих князей тоже боялись не очень, поскольку даже эти высшие государственные должности на Беларуси были не наследственные, а выборные. Совершенно замечательно подметил традицию «вольноговорения», а следовательно и вольномыслия, присущего местному населению классик нашей драматургии Виталь Вольский, описав в «Нестерке» блестящие «научные» диспуты и, введя в ткань пьесы остроумнейшие диалоги с судейскими.