Олег Белоусов - Это мой город

Иногда случаются счастливые стечения обстоятельств, которые, как бы отбрасывают отсвет на целый сонм человеческих судеб увязывая, упаковывая их в неожиданную и странную общность, ну, например, как лет тридцать назад Минский клуб творческой молодежи. Был он организован при ЦК комсомола, вначале, может, просто «для галочки», чтобы очертить перед старшим товарищем – партией, охват интеллигентной молодежи, которая, если не принимать во внимание некий процент, осознанно стремящихся к партийной карьере, в основном, после всяких оттепелей, полуоттепелей и полуоткровений, после растрескивания идеологического монолита, идеи строительства светлого будущего воспринимала с известным скепсисом и мучительно искала неких иных ценностей в жизни, которые оправдали бы ее существование в этом месте и в это время, привнесли бы в жизнь некий смысл и очертили хоть какую ни будь перспективу.

Было бы неправильно сказать, что ребята, сверстники из ЦК комсомола, были людьми холодными, прагматичными и «выстраивали» политику с далеко идущими провокационными планами. Пожалуй, это было совсем не так, или, точнее – не совсем так. Конечно, тогдашние функционеры комсомола были и циничней и прагматичней «общей массы», и пример им было с кого брать, и равняться было на кого, но, тем не менее, человеческую сущность, азарт, озорство, юношеское – я все могу! – пересилить, снивелировать, истребить было и в них совсем не просто.

У истоков этого движения стояли две очаровательные девушки: Нина Маченко и Нина Полуян. Очень странно распорядилась судьба их жизненными устремлениями – сидели две девчушки в одной комнатке на четвертом этаже здания ЦК, одинаково трепетали пред замзавами, завами отделов, перед третьими, вторыми, не говоря уж о первых секретарях ЦК, тем не менее, находили как-то общий язык и с нами, молодыми тогда, литераторами, художниками, композиторами, актерами, ухитрялись быть своими и с теми и с этими, а с годами жизнь повела их по расходящимся дорожкам и развела довольно далеко, хотя, если отбросить все наслоения, отмели, плесы которые нанесла река жизни, то остались они теми же очаровательными минскими девчонками, какими, в сущности, и были в пору нашего знакомства. Во всяком случае, для меня. О других говорить не берусь.

Задуман клуб был как место для неформальных встреч и дискуссий. Между прочим, всяческие дискуссии и обсуждения были среди тогдашних идеологических работников в большом почете. Их, правда, следовало готовить и не пускать на самотек, но все-таки, за всем уследить было невозможно, кроме того, иногда и самих «смотрящих» захлестывал юношеский азарт. Первым испеченным нами «блином» было приглашение на встречу, с обсуждением естественно самой свежей работы, известного кинорежиссера Сергея Параджанова. Этот вечер с Параджановым мог быть первым и последним заседанием клуба, поскольку мэтр, не утруждал себя общепринятой фразеологией, не пытался запудрить никому мозги, не пользовался, доведенным в те годы, до совершенства эзоповым языком полунамеков, а резал «правду матку» в открытую, насмехался над «неприкасаемыми» самыми первыми из первых секретарей партийных организаций, выставлял их дураками, потешался, ерничал. О себе же говорил только в превосходных степенях, называя гениальным, талантливым, провидцем и т.д., что, сами понимаете, по тем временам, показной скромности, украшенной при этом ежегодными «Звездами Героев» не могло восприниматься иначе как эпатаж.

Короче говоря, утром, после «пира духа и свободы», мы проснулись с головной болью и с ощущением, что все рухнуло – нас непременно закроют. Но, обошлось, как-то! Могу ошибиться, но, кажется, за все бесшабашное наше и, в общем-то, непредвиденное фроднерство, рассчитался своей партийной карьерой только Володя Халип, который по большому счету и так в ЦКовских коридорах долго бы не проходил, не тех кровей, был паренек. Обеих Ниночек, равно, как и третьих, вторых и, может быть, даже первых секретарей ЦК за недосмотр и утерю бдительности, отчего-то пощадили… Подозреваю, от того, что Сергей Иосифович Параджанов не имел ни жизненного, ни творческого опыта общения с Петром Мироновичем Машеровым и поиздеваться над ним оснований не имел, за то сам Петр Миронович, которому ранним утром, если не ночью, доставили пленку с записью выступления маститого кинорежиссера, как человек, несомненно, артистический смог оценить блестящие параджановские эскапады по поводу своих коллег главных начальников Армении, Украины и Грузии. Может, это узнавание и природное чувство юмора, присущее Машерову, и выручило нас от «вселенского разгрома». Как ни странно, партийные начальники всегда благоволили к сатирикам, узнавая в их издевках, иных героев, но только не себя.

Заседания клуба стали ежемесячными, традиционными. Мы приглашали архитекторов, философов, физиков, поэтов… Это была хорошая школа, тренинг мысли, распахнутое окно, сквозь которое прорывался сквозняк «любомудрия» в нашу, в общем-то затхлую, провинциальную атмосферу. Вечера заседаний клуба никогда не проходили без толп желающих поприсутствовать. Происходило это все в не очень роскошном зале Дома актера, на горочке, под башенками, приткнувшегося к боку Дома офицеров. Поскольку в силу некоей общественной должности от меня часто зависело, кого можно было допустить на эти заседания, кого нет, могу сказать – это было самое сложное. Кому-то отказать, кого-то не пропустить, кого-то оставить за дверью… Шли на всяческие ухищрения, ставили стулья в проходах, устраивались по двое в кресле, стояли на лестницах, проводили трансляцию в вестибюль… Пожарники теряли дар речи от немыслимых нарушений, но, как-то все обходилось, старались никого не обижать «недопусканием». Популярность у клуба была колоссальной. Приходили и юные и маститые, уже знаменитые и те, кто только на взлете, те, кто «при должностях» и те, кто только к ним «примерялся». Непременной составной частью вечера была дискуссия – открытая, веселая, без оглядки на авторитеты. Выдержать ее было не легко, как правило, спуску не давали ни кому, каждому хотелось «повыпендриваться», себя продемонстрировать, но проходило все это, повторюсь – весело и беззлобно, может потому, что все чувствовали себя вровень, из одной «общности». Еще одной составной и тоже непременной частью были складчины после дискуссии. Трудно, правда, сказать, что было, после чего – складчина после дискуссии, или дискуссия постепенно перетекающая в складчину. Арендовались, загодя, столики в местном кафе под названием «мутное вока», набивалось туда народу видимо-невидимо, заказывалось «фирменное» – жареный зеленый горошек, который стоил копейки и много сухого вина. Тогда пользовалось популярностью либо «Эрети», либо «Гурджаани» по рупь ноль две за бутылку и дискуссии в этой незамысловатой упаковке продолжались до утра. Благо вся обслуга в кафе была знакома, безобразий мы не устраивали, «шумство» было вполне легальным и не вызывало ни у кого идеосинкразии…