Олег Белоусов - Это мой город

Где-то здесь, или вот здесь сидел на штабеле досок маленький одинокий, ни с кем ещё в этой новой для него стране не знакомый мальчик, которого отсюда, в пятилетнем возрасте свела мама в школу, страдая от его бесприятельского одиночества, надеясь, что это в шутку, просто чтобы не скучал, оказалось, что навсегда, на два года раньше других детей обрезав его беззаботное детство знакомством с казённым домом. Школой…

Но это будет потом…

Пока мы только собираемся переезжать из четырёхкомнатной квартиры на Красноармейской в трёхкомнатную на Московской…

В день переезда на Московскую, когда вещи были уложены, запакованы и подготовлены к транспортировке мы с моим двоюродным братом Вовкой – сыном папиной младшей сестры, ошалев от вседозволенности, скакали как на батуте, на металлической панцирной сетке знаменитой, побитой осколками супружеской кровати моих родителей. Наша квартира на Красноармейской оставалась тёте Маше…

Последнее воспоминание об этой кровати датируется в моей памяти 53 годом… Датируется так точно потому, что именно в 53 году папа купил автомобиль «Победу» и мы все – папа, мама, я, Таня и ещё один мой двоюродный брат – Володя – сын тёти Гали, маминой сестры и Афанаса, попёрлись хвастаться покупкой к маминым родителям в Слуцк…

За рулём сидел мамин брат Аркадий, специально для этого переезда вытребованный из Слуцка – папа водить ещё не умел и прав у него не было…

Слуцкое шоссе было очень узким и извилистым. Точно на тринадцатом километре, во время обгона, случилась жуткая авария. Мы скатились в глубочайший карьер. Водитель военного Зила, который нас в этот карьер столкнул, смылся. Дорога, в выходной, была пустынна. «Победа» наша, сделав первый кульбит через капот, легла на бок и покатилась вниз.

Спасла нас, мелюзгу, мама… Она сгребла всех в щель между сидений, прижала сверху своим телом и нас не мотало по салону. Дядю Аркадия прижало рулём и это выручило его. Папы в машине не было, а его дверка, впереди, справа была искорёжена полностью. Я рванул наверх… Но папы на шоссе не было… Только через минут десять мы увидали, что из-под машины, рядом с задним левым колесом торчат папины ноги…

Дядя Аркадий упал в обморок, а мы с мамой, ухватившись за эти ноги вытащили папу из под машины.

Когда он понял, что мы падаем, он открыл дверцу и его вышвырнуло из салона. Упал он на дно карьера раньше чем туда скатилась машина, да так «удачно», что длинные «художнические» волосы ему прижало передним правым колесом, а ноги торчали рядом с задним левым…

Кто-то помог нам вытащить машину, она – вот диво – завелась и мы в состоянии шока проехали ещё километров пять в сторону Слуцка, пока не опомнились и не вернулись домой, в Минск…

Папу перенесли в квартиру уложили на кровать, все уселись вокруг, молчание стояло тягостнейшее… Дядя Аркадий плакал…

Папа открыл глаза и сказал:

– Ладно… Давайте чего ни будь съедим…

В Слуцк, мы везли с собой огромный арбуз, который тоже остался цел. Его мы и съели у папиной кровати. Страх и отчаяние прошли…

Так и остались в памяти – железная, трофейная кровать, побитая осколками, папа с забинтованной головой, арбуз, который он по хохляцкой привычке ест с белым хлебом… Кровать стояла вот здесь, где сейчас стоит мой компьютер…

Эта авария имела некоторые важные последствия: во первых, лет пятнадцать мама не позволяла отцу ездить быстрее 60 километров в час… Даже когда мы пересели на «Волгу» и много всем семейством путешествовали по берегам тёплых и холодных морей, после шестидесяти мама начинала нервничать и укоризненно попискивать справа от папы; во вторых мы очень близко сошлись с семьёй Володи Посчастьева, нынче известного, маститого графика…

Дядя Стёпа – его отец – инвалид-фронтовик работал завотделом в ГУМе, потом был директором ГУМа, потом то ли министром, то ли заместителем министра торговли… Но тогда они с тётей Клавой – его женой, бывшей медсестрой в госпитале, выходившей его, мальчишку с перебитым позвоночником, и родившей ему сына были ещё очень молоды…

Так получилось, что подходить к разбитой машине никому не хотелось и она долго, с полгода стояла у нас под окном, закутанная брезентом, пока за неё не взялся дядя Стёпа… Наверно у него были большие связи, поскольку в те времена никаких сервисов не было, а ремонт такого объёма можно было провести только в гараже Совмина, в который, естественно, попасть было невозможно… Однако дяде Стёпе это удалось и, надо сказать, что на этой «Победе» мы ещё славно поездили, на ней открыли для себя Нарочь, где я и сел впервые за руль этой самой «Победы».

Но, это опять таки будет позже…

Тогда мы с Посчастьевыми стали дружить домами… Благо они жили тут же на Московской, через улицу… Эта дружба не прерывалась до конца жизни наших родителей и осталась в наследство нам с Володей… Дядя Стёпа и тётя Клава были людьми достаточно далёкими от искусства, хотя, нужно отдать тёте Клава должное, она потом изумительно вышивала гладью, справлялась даже с копиями картин Шишкина. Но тогда все женщины чего то умели и особого значения этому не придавалось…

Первым заметил, что Володя прекрасно рисует – папа… И сказал Вовкиным родителям, ваш сын талантлив, его следует учить, поэтому Володя после седьмого класса расстался с 41 школой, поступил в художественное училище, потом на факультет графики театрально-художественного института и стал тем, кем стал…

Жизнь удивительно переплетена случайностями, которые при ближайшем рассмотрении вовсе случайностями не являются…

Не существовало бы в те тяжелейшие послевоенные годы негласного, нерегламентированного фронтового братства, не встреть папа в пивной полковника Алфимова, неизвестно стал бы он художником или нет, не помоги нам тот неведомый начальник стройтреста вселиться в квартиру на Московской, мы бы наверняка не встретились с семьёй Посчастьевых, не приложи дядя Стёпа руки к нашей разбитой машине, не ходили бы мы к ним в гости, не обратил бы мой папа внимания на одарённого мальчишку и не было бы в Беларуси замечательного художника Владимира Степановича Посчастьева…

Однако, вернёмся на улицу…

Один из моих стихов, подаренный на день рождения режиссёру Игорю Волчеку и, увы, им утерянный, начинался так:

Гремит по улице трамвайчик,

А мы повисли на подножках…

Любимым развлечением пацанов в те годы было сигать с подножек трамваев – Господи! сколько же было этими трамваями отчекрыжено детских ручек и ножек, цепляться железным крюком за проходящие по улице полуторки и скользить за ними по льду на снегурках, или гнутых из стального прута «козах» и, конечно, взрывать…