Олег Белоусов - Это мой город

Не ручаюсь за дословность, но по смыслу – точно…

Где-то к концу пятидесятых в нашем доме стали появляться папины и мамины однополчане…

Видимо, десяток лет потребовался им, чтобы опомниться от войны, как-то обрасти мясом, обжиться… После этого появилась тоска по юности и они начали искать друг друга…

Первым появился дядя Петя Тибабишев…

Я был дома с маленькой Танюшей, когда раздался звонок и в дверях загромыхал совершенно необъёмный дядька с тремя огромными то ли кофрами, то ли сундуками…

– Дэ батько!?.. – с неподражаемым хохляцким простодушием ревел он…

– Шо, на праци!.. А, маты!.. Тэж на праци… То будэмо разом борщ готуваты…

И мы с ним начали готуваты настоящий украинский борщ…

Был дядя Петро столь добродушен, общителен и казался таким свойским и безопасным, что даже мысли о том, что я пускаю в дом незнакомого не возникло в детской головке…

К приходу родителей, была готова ведёрная кастрюля борща, распакованы сундуки с салом, колбасами, копчёными курами, живыми раками, которые ещё копошились в мокрой траве, вялеными лещами и ещё чёрти чем невиданным и непробованным…

Дядя Петя учился с папой в семилетке, потом их пути разошлись и встретились они на фронте, под Москвой, вернее подо Ржевом, где были самые кровопролитные и жестокие бои, да так и прошли всю войну рядом, пока дядю Петю не ранило в Австрии и они не потерялись…

Был дядя Петя командиром роты ПТР, а это значит, что всю войну он просидел перед пехотными окопами на самых танкоопасных направлениях с длинноствольными пукалками, которые, по соображениям, советских военных стратегов должны были поражать вражеские танки…

За время войны личный состав Тибабишевской роты сменился полностью несколько десятков раз, а громило-командир, каким то чудом остался жив…

Вообще, война в нашем доме незримо присутствовала всегда…

Только какая-то не такая как в книгах и фильмах…

Подозреваю, что в рассказах родителей и их друзей она была настоящей…

Немыслимо кровавой, немыслимо жестокой и в то же время смешной и тёплой – они были молоды, бесшабашны, никто не рассчитывал выжить, каждый день мог стать последним…

Ужасно горжусь, что дядя Саша Авакимян, почти родной нам человек, который нашёлся в начале шестидесятых, всерьёз называл меня фронтовиком, поскольку целых четыре месяца, беременная мной мама была на передовой…

С переездом на Московскую, мой город изменился. Изменился географически и социально. Старые детские связи и дружбы резко оборвались, а новые некоторое время не образовывались. Причиной тому, видимо, была слабая заселённость района и то, что в доме нашем располагалось общежитие строительного треста, жильцы были молоды, семей не пока не завели и единственным их развлечением были танцы под патефон на лестничных площадках.

Эти танцы нас крепко доставали…

Наша семья была единственной в доме, имевшей собственную квартиру, а не койку – поэтому мы считались буржуями и чувство социальной справедливости юных гегемонов требовало вести с нами непримиримую борьбу. В основном, эта борьба заключалась в том, что после двух-трёх танцев кто-то из наиболее революционно ориентированных молодых людей, мочился на нашу дверь и вонючие лужи затекали в нашу прихожую. Мама плакала, ежевечерне по нескольку раз, подтирая их.

Потом, изучая историю, я узнал, что буржуи во времена революционных катаклизмов тоже умели огрызаться, ставя гегемонов на место.

В нашей истории это произошло так…

Мама несла на стол суп… В супнице… Красивой, японской супнице, которая и до этой поры стоит в моём комоде… Проходя мимо двери, она услыхала некое журчанье и добродушный пролетарский грёгот за дверью. Как мама ухитрилась, не выпуская супницу из рук, открыть дверь – ума не приложу, но это ей удалось, и весь суп был выплеснут на оголённый член революционера…

Дальнейших эксцессов не последовало. Отпор буржуазии был воспринят адекватно и более нам на дверь не гадили.

Потом гегемоны стали обзаводиться семьями, интернатовские казармы превратились в коммуналки – начались иные времена…

Со многими из тех весёлых молодых людей мы прожили бок о бок по нескольку десятков лет, пару семей живут в нашем доме и до этой поры…

Замечательно красивой девушкой была маляриха Мария Короткая… Короткая – её фамилия по мужу, тоже очень красивому, стройному плотнику. Она долго жила с ним вместе, мучаясь безумно из-за его беспутного пьянства, прижила с ним двоих детей – сына и дочку, пока, в конце концов, не развелась. Живёт она в соседней квартире и теперь – состарилась, хворает глазами, но всегда всё знает, что происходит в доме, какие вышли распоряжения от властей, когда выключат и когда включат воду, на сколько подорожает оплата за тепло и за свет…

Этажом ниже жили две семьи – Костика Повидайко и Сёмы Шиллинга. Шиллинги прожили недолго – скоро съехали – оставив о себе память афористическим воплем главы семьи. Когда ему казалось, что Сёму обижают, он выскакивал во двор и гонялся за нами, вопя во всю глотку: "Что б вас скоропостижный понос пробрал!..»

Понятия не имею, где сейчас живут Шиллинги, кем стал Сёма, жив ли его отец – но фраза о скоропостижном поносе осталась в памяти навсегда.

Отец Костика был не очень здоров, у него было что-то не в порядке с позвоночником. Допускаю, что фронтовая травма. Мать работала по торговой части, была пышнотелая и невероятно добра. У них первых в доме появился телевизор, маленький КВН с водяной линзой и вся подъездная малышня ежевечерне собиралась у их экрана.

Я помню голос диктора: «Белорусское телевидение начинает пробные передачи».

Помню замечательную детскую передачу «Клуб знаменитых капитанов». Она шла, по моему, несколько лет подряд и мы не пропустили ни одной. Это и в самом деле была блестящая постановочная, костюмная передача, с авторами которой я искренне хотел бы познакомиться и сейчас – такая бездна выдумки и фантазии была в ней заложена.

Потом подъезд стал заселяться иными людьми…

Появилась Зоя Романовна Локтионова с сыном Серёжей. Их балкон был виден из нашего окна, выходившего во двор. Серёже не разрешалось выходить во двор и играть с нами. Его печальная фигурка на балконе до сих пор стоит у меня перед глазами. Зоя Романовна была профессором, психиатром, заведовала кафедрой, воевала…

Её муж тоже был военным врачом и, вроде бы, погиб на фронте…

Иногда, когда Зои Романовны не было дома, Серёжа с балкона зазывал меня к себе и мы великолепно проводили время. У него в шкафу в потаённом уголке были спрятаны замечательные вещи – морской кортик, морской бинокль, которые ему не позволялось брать. Однажды Зоя Романовна вернулась в неурочное время и застала нас на горячем…