Лев Тихомиров - Тени прошлого. Воспоминания

Когда силы черкесов были сокрушены и окрестности Новороссийска на десятки верст кругом превратились в необитаемую пустыню, полную свежей сочной красоты, у нас начались прогулки за город, устройство пикников и т. п. Моя мама, страстная любительница природы, чуть ли не первая начала устраивать пикники с небольшой дружеской компанией, человек десять — пятнадцать. Мы ездили и в лес, но особенно облюбовали ущелья, которые прорезывают правую сторону Цемесской долины приблизительно через каждую версту. Мы их называли по счету: «первое ущелье», «второе ущелье» и т. д. Дальше десятого ущелья редко заезжали и больше любили средние: четвертое, пятое, чтобы иметь время достаточно нагуляться. Дивные это были места. Внизу — обыкновенно зеленеющая поляна, прорезанная оврагом со светлым, свежим ручьем, журчащим по камням. Выше ущелье начинало обрамляться перпендикулярными обрывами каменных пород, лежащих слоями одна на другой. Иногда обрывы были громадны. Но местами среди них были и некрутые подъемы, заросшие кустарником и лесом, точно так же, как и плоскогорья между ущельями. Все свежо, все благоухает, всюду масса цветов. Между кустарниками множество жасминов, одичалые груши и яблони осыпаны бело-розовыми цветами. Масса душистого шиповника. Местами попадались целые лески его, покрытого красно-бурыми метелками цветов. Иногда можно было попасть и в заросли «держи-дерева» — кустарника со множеством шипов, крепких, острых, загнутых как когти дикого зверя; в нем одежда рвалась в клочья, и всякий сторонился подальше от этого неприятного куста. Было также много терна, пока он не вымерз в одну жестоко холодную зиму. Над ручьями всюду масса орешника и кизила, унизанного ярко-красными ягодами, а среди кустов и на полянах — ажина со сладкими, вкусными ягодами… Кругом приволье и полная тишина, нарушаемая только чиликаньем разных птичек. Нигде ни признака человеческого существования. Звери тоже почти никогда не попадались, их распугивал шум гуляющей компании. Очень редко приходилось наткнуться на диких свиней или шакалов. Эти звери, как и волк, чаще встречались во время одиночных прогулок. Впоследствии мне приходилось видеть также диких кошек. Но, заслыша шумную компанию, все эти лесные обитатели скрываются раньше, чем люди успевают их заметить.

Веселы были эти наши прогулки. Наметив какое-нибудь удобное местечко, делаем, бываю, привал, лошади распрягаются и пасутся тут же, а мы раскидываемся где-нибудь у родника или прозрачного ручья. Одни собирают валежник и зажигают костер, другие разбредаются по горам и лескам, собирают ягоды, кизил, орехи. Моя мама оказалась неутомимым ходоком и взбиралась на такие крутизны, что и мужчины не могли за нею угнаться. Нагулявшись досыта, все собирались у привала, тут варили чай, стряпали кулеш на костре, иногда жарили шашлыки из взятой с собой баранины и пировали среди рассказов о том, кто что видел, или о приключениях во время прогулки. Мы таким образом объездили все окрестности, иногда забирались очень далеко, иногда намечая и места, которые потом приобретали под хутора. Так был выбран и наш хутор. Забравшись за нынешнюю деревню Борисовку, мы нашли очень красивое местечко, которое риал отец: здесь он в первый раз был в бою с черкесами. Он стал осматривать все кругом и скоро нашел пожарище и развалины того аула, который они тогда штурмовали. Здесь-то наши и купили себе скоро двадцать десятин земли под хутор. На это место потом мы много раз ездили, осматривая его подробно, прежде чем решились на покупку, хотя и за грошовую цену. Казна сначала отдавала участки совсем бесплатно, но с обязательством в течение, помнится, пяти лет возвести хозяйственные постройки и развести сад или виноградник на, кажется, одной пятой доле участка. Потом было разрешено брать участки по десять рублей десятина, уже без всяких обязательств. Отец предпочел последнюю комбинацию.

Такие пикники были в большом ходу в Новороссийске. Но в нем иногда устраивались и крупные празднества за городом. Первым опытом был вечер, данный моряками не дальше как в развалинах серебряковского дома. Моряки — удивительные искусники создавать истинные феерии на пустом месте. Они задрапировали стены флагами, которые имеются на судах в бесчисленном количестве: национальные флаги всех государств земного шара, все русские флаги, сигнальные флаги. Масса нарубленных ветвей явилась на помощь драпировке. Землю в залах очистили от камней и мусора, утрамбовали и затянули парусом. Парус дает пол гладкий и скользкий, как паркет. Здесь под звуки военного оркестра отплясывали все барышни и молодые дамы целого города, а кавалеров в избытке дали местные войска и военные суда. Приглашенные нашли на празднике и обильное угощение. Вечер удался на славу и был предметом долгих разговоров, пока его не затмил праздник, данный новому атаману Кубанского войска — графу Сумарокову-Эльстону 15.

Эльстоны — петербургская придворно-чиновничья семья, известная бездарностью и красотой своих членов. Об Австрии когда-то шутили: «Tu, felix Austria, nube!» («Ты, счастливая Австрия, заключай браки!») То же можно сказать о фамилии Эльстонов. Ее карьера совершалась посредством счастливых браков. Наш Эльстон женился на богачке графине Сумароковой, причем обе фамилии были объединены. Так явились графы Сумароковы-Эльстоны. Впоследствии сын этого графа женился на еще более богатой княгине Юсуповой, с новым объединением фамилий. Явились князья Юсуповы-Сума-роковы-Эльсгоны. Как известно, этот князь Юсупов был во время всемирной войны московским генерал-губернатором. У Эльстонов все высокие их должности неизменно заканчивались скандалами. Наш атаман кончил тем, что, вздумав обезоруживать черкесов (на плоскости), приказал по случаю их нежелания выдать оружие стрелять в толпу картечью и перебил множество людей. Это грозило вызвать общее восстание только что поселенных горцев, и резвого не по разуму атамана убрали с места. У князя Юсупова, как известно, генерал-губернаторство ознаменовано было страшным погромом немцев я Москве и закончилось таким же отзывом с должности… Таковы фамильные судьбы Эльстонов.

Но праздник нашему Эльстону был дан тогда, когда он еще не отличился расстрелом мирной толпы черкесов. Он тогда только что приехал, и военные с моряками устраивали свое торжество не столько «♦ для начальства, как для того, чтобы самим повеселиться. Место праздника было выбрано в большом новороссийском лесу, на поляне, которая с тех пор получила в народе название «графской поляны» или «гульбища». Соединенные усилия военных и моряков создали здесь истинные чудеса, которые стоило посмотреть. В диком дремучем лесу как по мановению волшебного жезла явились роскошные палаты. Основанием их послужило несколько огромных деревьев с гладко обрубленными ветвями. На этих столбах положили длинные перекладины, забранные парусами. Так образовалась крыша. Несколько врытых в землю столбов, точно так же обтянутых парусами, образовали стены вокруг всего этого гигантского шатра и внутри его — для отдельных комнат: танцевальной залы, столовой, разных гостиных и т. д. Все это было прикрыто и разукрашено зеленью и флагами, так что невозможно было и догадаться о легком материале постройки. Полы под паркет были, конечно, сделаны из парусов, туго натянутых на гладкой, утрамбованной земле. Танцевали до упаду. В лесу гремел огромный оркестр духовой музыки. Ночью был сожжен роскошный фейерверк. Поляна, на которой толпились многие десятки экипажей съехавшихся гостей, была всю ночь освещена кострами. Что касается комнат и зал шатра, они освещались множеством канделябров из штыков, воткнутых в обручи из веток. Свечи вставлялись в ту часть штыков, которые примыкают к стволу ружья. Понятно, что гостям был подан ужин и всякое угощение соответственно общему великолепию торжества. Пляски шли чуть не до утра. Это «гульбище» в честь Сумарокова-Эльстона было совершенно исключительное, надолго памятное всему населению.