Ольга Яковлева - Если бы знать...

А может, что-то есть все-таки наверху, и мне что-то сообщается?.. Через сон?!!!

Игоря не отпевали. Брат сказал, что они, мол, лютеране. Верующие. А Игорь был атеистом. И его не отпевали…

Резко потемнело. Дождь, но какой-то несерьезный. Опустел пляж и улицы. На пляже в Малграте одинокое деревце. Как все удобно устроено — вдоль побережья волнорез, волны поднимаются, как и положено при шторме, но до берега гребни уже не доходят, разбиваются о волнорез. Безопасно. Хорошо, успела поплавать. Море переливается, как зеленая тафта — от изумрудно-зеленого до светло-желтого. Живу вразрез. Все на пляж — я в номер или гулять, все с пляжа — я на пляж. Одна. По берегу ходит пожилая женщина с электрическим щупом, издали — слепая, нет — что-то ищет и кладет в карман. Может, стекла, а может, утерянные в песке драгоценности. Пришли те двое, ссорившиеся. Она на каблуках, а он все в тех же ботинках, белых брюках и носках. К воде не подходит. Белобрысый, похож на мальчишку. Посидели и ушли. Прыгают с вышки…

Отель — пять корпусов. Целый комбинат. Но все так устроено, что никто ни на кого не натыкается. Везде лужайки с травой, холмы, скамейки, солярии. Можно уединиться. Много террас и много выходов из отеля. Я насчитала шесть. А может, их больше.

Постоянно ездит в машине полиция. Между станциями железной дороги курсирует миниавтобус. Все для людей. Кстати, в электричке, справа при входе — места для слепых. Везде есть спуск для инвалидных колясок и перила. Очень много детей и очень много больных. Даже психически. Все относятся с пониманием. Культура.

Смешно: думала — молния, а это напротив в отеле две девчонки в купальниках снимают друг друга со вспышкой.

На пляже появились двое — по-моему, это опять мои: на каблуках и в белых брюках. Целуются.

Я расшифровываю облака. Теперь — лежа мой профиль.

До вечера дождь прошел, и на пляже появились люди. По двое. Одиноких нет.

Страшная, внезапная, нелепая смерть.

Еще восьмого марта Игорь ходил, улыбался, шутил. Просил капустный пирог. Я его стригла… А двадцать пятого — был уже в коматозном состоянии. Долго ждали «скорую», долго ехали в реанимацию 1-й Градской. Пятница, двадцать пятого марта — «Наполеон». После спектакля — в реанимацию. Врачи говорят: справляемся, ничего не нужно. А через четыре дня его не стало.

Жизнь в последние годы давалась ему с большим трудом. Долго раздумывал перед тем как сказать фразу, чтобы не попасть впросак. Тяжелейшая работа мозга. И он пытался с этим справляться. Даже представить трудно, какого напряжения это ему стоило.

Перед больницей он плохо ходил, плохо ориентировался. Но это были проявления болезни, развитие которой могло растянуться на долгие годы. Она недостаточно изучена медициной. Существует масса версий: черепно-мозговые травмы, стрессы, генетическая наследственность и даже — инфекция…

Он болел примерно последние девять лет. У этого недуга есть разные стадии. Сначала человек куда-то рвется, боится что-нибудь забыть, опоздать — все время ему кажется, что нужно пораньше выйти, десять раз спросит: «А какие планы на завтра?» Всему этому есть психологическое обоснование: быть нужным, к чему-то причастным… Постоянно надо было давать сосудистые препараты, каждый месяц разные, чтобы поддерживать в норме сосуды головного мозга. Последние два месяца их ему почему-то не давали…

Когда состояние Игоря ухудшилось, стало понятно, что оставлять его одного уже нельзя. Врачи сказали: «Домашний уход и никаких больниц» — там ведь тоже нельзя оставлять его одного. И было принято решение: Игорь поживет в семье старшего брата. И вот, года за два до смерти, он переехал к своему брату.

А что было делать?! У меня работа, я каждый день на репетициях — с Игорем же все время должен кто-то находиться: он мог забыть выключить газ или включить и не зажечь. Меня вызывали с репетиции. Однажды он потерял ключи. Вечером кто-то с его ключами пытался войти в квартиру. Спустилась вниз. Мне говорят: вышли два молодых человека из лифта. Пришлось менять дверь, было страшно… Да еще у меня периодически гастроли. А у его брата — семья, внуки. Надо опекать, но как? Не мог брат с семьей переехать в нашу квартиру, не могла я бросить работу. Будь какие-то лишние деньги, наверно, можно было бы нанять сиделку. А где ей жить?! У Игоря пенсия триста, у меня зарплата в театре около тысячи… Это уже позже ему дали президентскую пенсию. И государство выделило для него квартиру.

Но и после этого Игорь неоднократно попадал в больницу. Мы прошли с ним через шесть больниц, от и до. Года за полтора до смерти с большим трудом подняли его после инсульта. Дежурили круглосуточно: брат и — по ночам — сиделка. Врачей приходилось привозить домой.

Как только выдавались свободные дни, я забирала Игоря к себе, на все праздники: Новый год, 1 мая, его дни рождения, — вплоть до последнего времени. Он был со мной не только в праздники, но и без праздников — когда семья брата съезжала на дачу, я старалась, чтобы он побыл у нас. В его комнате ничего не изменилось, соседи шутили: «Загорелся вечером свет — значит, Игорь у вас».

В последний раз, когда он был дома, я с большим трудом пыталась его переодеть для прогулки, и он сказал: «Что, тяжело тебе?» Я говорю: «Ну ты же такой большой, а я маленькая. Лучше бы было наоборот». Он улыбался.

Мы часто чувствовали друг друга на расстоянии.

Как-то я была на гастролях в Прибалтике, а Игорь первый раз летом остался на попечении своего брата, на даче под Москвой.

Мне пришлось прилететь на один день в Москву, чтобы получить госпремию. Я еле успела с самолета в Кремль. Вручение, поздравления, банкет…

Всю ночь в дороге, дома была часам к пяти вечера. Думаю, отосплюсь. И вдруг поздно вечером звонят родственники Игоря: в семь часов он ушел с дачи. А уже одиннадцать! Как же так, почему раньше не позвонили?!

Я начала обзванивать все отделения милиции: центральную, областную, ногинскую, черноголовскую. У дачи точного адреса нет, поселок — и всё. Плачу, объясняю, что это тот самый Нетто, найдите, помогите, он не ориентируется, уже темно, может заблудиться, он ушел четыре часа назад… Ну просто скулю, и ноги уже стали отниматься. Продолжаю звонить по милициям, не знаю куда бежать. Уже пять часов, как он пропал.

И вдруг около часа ночи — звонок в дверь: «Открывай, свои!» Боже! Как он добрался до дома? Оттуда добираться на трех видах транспорта, и сколько раз я там ни была, никогда не находила нужного автобуса, только по бумажке. И как почувствовал, что я появилась в Москве?! Ключей у него не было. Уезжая, оставила ему записочку: куда уехала и когда вернусь. А этот мой приезд был неожиданным для меня самой.