Гавриила Брилиот - В поисках совершенства в мире искусства. Творческий путь отца Софрония

«В настоящее время я отдаю свои силы и время на служение главным образом людям страдающим, отчаянным, сокрушенным бедностью или презрением со стороны окружающих, и подобное. Опыт пустыни мне помогает в этом служении. Если бы я сам не познал такую нищету, о которой в современных европейских странах не имеют понятия, то я не смог бы встречать бедных и униженных (а их у меня большинство) с таким искренним уважением к их личности и пониманием их страданий, которое мне теперь дано. В пещерах, где голая скала над головой и по сторонам, в ночной тишине дух человека освобождается для созерцания всего мира с момента сотворения до завершающего историю часа, и того, что предварило сей мир, и того, что лежит за гранями земных времен. Если бы я не имел “досуга” пустыни для неотступной мысли о судьбах человека, о смысле прихода его в сей мир, то не смог бы я помогать интеллигентным людям (а их тоже немало) с чутким сердцем, ищущим исхода из создавшегося в мире положения для самих себя и для всего человечества. Так я пребываю теперь в состоянии самой глубокой благодарности Божию Промыслу обо мне; за трудные дни больше, чем за легкие, так как в страданиях рождается мудрость…» [136].

Это был очень важный период, потому что именно тогда отец Софроний начинает писать книги и учить.

Со временем небольшая группа, собравшаяся вокруг отца Софрония, стала разрастаться, и появилась необходимость поиска более постоянного жилья, поскольку монахи и монахини жили в съемных комнатах в окрестности. В 1958 году нашлось место в Англии, в сельской местности графства Эссекс. Отец Софроний переехал туда со своей небольшой общиной в 1959 году.

В 1959 году отец Софроний с небольшой группой сподвижников переехал в Англию и поселился в «Олд Ректори» [137], в деревеньке Толлешант Найтс [138]в графстве Эссекс.

«Живем мы в месте весьма тихом. Настолько, что даже по сравнению с моей афонской пустыней здесь я наслаждаюсь покоем природы и тишиной, ночей особенно. Для Европы — это глухая деревня. Из окон нашего дома, обращенных на юго-восток, открывается вид на поля, кое-где покрытые деревьями, садами, а дальше, в четырех приблизительно километрах, море, где “стоят”, а иногда “бегают” корабли. Между нами и морем почти нет никого. В пяти минутах — одна ферма. Дальше — старинная церковь XII века, которую отдали мне в пользование также. И это все, если не считать двух или трех домов в расстоянии двух-трех километров от нас» [139].

Община отца Софрония разместилась в доме, где раньше жил приходской священник. Потребовалось время, чтобы приспособить это здание для монастырской жизни. В первую очередь нужно было обустроить храм. Для этого в бывшей гостиной приходского дома установили иконостас работы отца Григория (Круга), который привезли с собой из Франции. Было приложено немало усилий, чтобы воссоздать на новом месте храм из Сент-Женевьев-де-Буа, и хотя использовались те же тона интерьера, и иконы остались прежними, атмосфера получилась иной. Тем не менее, этот домовый храм стал местом, вдохновляющим на молитву. Как и весь монастырь, он был посвящен св. Иоанну Крестителю.

«Храмик наш вышел очень красивым, несмотря на те малые средства, которыми мы располагали и располагаем. Почти всегда приходилось искать “выхода” или “разрешения проблемы” в тех пределах, которые нам предлагались и предоставлялись действительностью. Это подобно тому, как если бы заказать художнику роспись храма с обязательством пребыть в тех рамках, которые указаны архитектурой, или написать портрет в таких-то размерах, и только такими-то красками, и только в такой-то позе. Словом, ни в чем не было у нас свободы выбора, возможности поставить вещи или иметь нужное так, как мы сами это думаем или хотим. И если учесть сказанное, то при этом нужно признать достигнутые результаты более чем удовлетворительными. И мы так полюбили наш храм, что теперь нам повсюду кажется уже не так удобно и не так красиво. Службы наши проходят в храме всегда при закрытом окне, то есть почти в полной темноте, когда мы служим наши вечерни. Только две лампадки, и перед ними еще стоят маленькие заградительные экраны, чтобы свет не резал глаз. Когда долго остаешься в условиях такой “темноты”, то после получаса первого все начинаешь видеть вполне отчетливо и, странным образом, нередко кажется, что света еще слишком много. При служении литургий, конечно, света мы открываем больше. Электрическое освещение, но и оно рассчитано так, как необходимо для того, чтобы возможно было читать и петь. Иметь такую глубокую тишину в храме, которая позволяет совершать всю службу, не повышая голоса, но произнося слова (возгласы и ектеньи) голосом обычного комнатного разговора, — чрезвычайно драгоценная привилегия» [140].

Отец Софроний, ок. 1960 г.

Художественным вкусом и эстетическим чувством отца Софрония проникнуто все устройство монастыря. Он уделял особое внимание не только убранству храма, но и выбору цвета для кабинета, библиотеки и даже келий. Часто только одна стена в комнате окрашивалась в определенный цвет, обычно спокойный, серо-зеленый, а остальные красились в светло-бежевый. Потолки всегда были чисто белыми, но нередко по верхней части стены шла светло-зеленая линия, тем самым выделяя форму потолка. Полы и покрытия полов выбирались с той же тщательностью.

Однажды появилась возможность купить старые деревянные панели из церкви, где проводилась реконструкция. Они пригодились в нескольких местах. Иконостас в домовом храме св. Иоанна Крестителя облицевали панелями с изображенным на них традиционным английским узором [141]. В кабинете нижняя часть стен была облицована деревянными панелями, а верхняя — выкрашена в характерный синий цвет. Отец Софроний сам смешивал краски: « В кабинете у меня был трудноперевариваемый промышленный синий цвет [142] , я добавил немного красного и немного черного, и получился прекрасный цвет » [143]. И вообще, он часто облагораживал цвета, добавляя немного черного. Остальная часть старых панелей была использована при изготовлении рам и для других декоративных целей.

Как только основные работы по обустройству были выполнены, насельники смогли начать монастырскую жизнь. Именно тогда отец Софроний снова взялся за кисть, но теперь уже для того, чтобы писать иконы. После долгого периода упражнения в молитве, когда он не занимался живописью, но ощущал и углублял свое понимание искусства, наступило время глубокой зрелости. Подвижник с абсолютным знанием внутренней жизни, выражающий себя в живописи, — это редкое явление. Это был не начинающий художник, которому предстояло найти свой стиль, а подготовленный и зрелый мастер, который мог уверенно выразить себя. Однако это не означает, что отец Софроний не находился в постоянном поиске правильных средств выражения. Он считал, что художник, которому неведомы сомнения, который понял, как надо писать, и расслабился, далек от правильного пути. Искусство — это постоянное стремление к совершенству выражения, особенно это касается литургического искусства, где полноты достичь невозможно. Лишь помня об этом, человек продвигается вперед. « Ничего не достигается без страдания. Даже в духовной жизни. И чем больше проходит времени, тем хуже человек думает о себе — это и есть совершенствование ». Отец Софроний часто повторял фразу, которую говорили, когда он был студентом в художественной школе: « Хорошие краски можно купить на Понте Веккьо во Флоренции, но хорошая картина может получиться только трудом бессонных ночей». И всегда добавлял: «Ничего по-настоящему хорошее не достигается без страдания ».