Анатолий Маляр - Записки одессита. Часть первая. Оккупация и после

Пенсию на погибшего отца мы стали получать только в 1945 году и составляла она эквивалент менее чем трех буханок черного хлеба в месяц на меня и сестру. Устроиться на работу маме не светило…

В семилетнем возрасте я научился промывать керосином механизм «Зингера» и смазывать его машинным маслом, которое находил среди трофейного имущества во дворе фабрики «Молодая гвардия».

Постепенно я и сам научился шить — из лоскутов ситца сострочил себе плавки, в которых было не стыдно показать свои кости на Ланжероне. Таких скелетов, как я, было немало, но все они носили плавки однотонные, мои же выгодно отличались яркостью. Позже, при помощи этой машинки я вставлял клинья в морские брюки, делал «брюки-клеш», а еще позже сужал нормальные штаны до «дудочек» и был похож на «стилягу», но очень бедного. А чтобы казаться еще более «стильным», не стригся, отращивая огромный «кок». Как говорил нам учитель арифметики во времена, когда «стиляг» еще не было и в помине:

— На голове — во! (показывал большой палец).

— А в голове — во! (сворачивал кукиш).

Однажды я игрался с большим шариком от какого-то подшипника возле парадного входа нашего двора. Шарик укатился и упал в подвальное помещение со стороны улицы. Было воскресенье, а достать его мне очень хотелось. Пошел я со стороны двора в подвал, где находилась тогда рабочая столовая. Двери оказались закрытыми, но в верхней форточке отсутствовало стекло. Пролезть внутрь для меня проблемы не составляло.

Залез, прошел к проему, где лежал шарик, взял его, и стал осматривать поварскую утварь. В котлах и кастрюлях не было ничего. Вышел из кухни в столовую, а там — целое богатство: стоят стопкой несколько ящиков сладкой газированной воды. Я быстро побежал на четвертый этаж за другом Ленькой. Вдвоем мы оказались в столовой очень быстро. Уселись возле буфета, и пили воду, сколько смогли.

Потом стали рассматривать дверцу буфета с небольшим замочком. Нашли какую-то железяку и открыли ее. Внутри оказалась торбочка с печеньем, немного леденцов и несколько кусочков нарезанного хлеба. Сначала мы вынесли по две бутылки лимонада и съели хлеб, затем вернулись, забрали печенье и конфеты.

Когда все оказалось возле дверей черного хода нашей квартиры, уселись и разделили награбленное добро пополам. Принесли все по своим домам, но вместо благодарности получили по задницам. Относить назад не рискнули — могли поймать охранники фабрики. Так мы с Ленькой стали «кормильцами».

На следующий день весь дом знал о крупном ограблении буфета столовой, но милицию не вызывали. Нас никто не заподозрил.

Прошел месяц, мы с Ленькой решили пойти в буфет, взять по несколько пустых бутылок, чтобы сдать их по пять рублей, а что делать с деньгами — потом решим. В воскресенье спустились вниз, но стекло в форточку уже вставили.

Когда разбили его камнем, в столовой раздался веселый визг Альмы и ее щенят — их оставили сторожить столовую. Под этот радостный визг мы пролезли внутрь, взяли по паре бутылок воды и решили полакомиться печеньем с конфетами. Опыт вскрытия замочка у нас был.

Внутри буфета опять оказалась торбочка с печеньем и конфетами. На этот раз пришлось поделиться с Альмой и щенятами, которые облизали нас в знак благодарности.

Домой в тот раз не принесли ничего. Все продовольствие «заныкали» на чердаке: торбочки спрятали возле дымоходов, а воду выпили. Взяли с собой половину печенья с конфетами, две пустые бутылки, которые сдали в будку возле гастронома на Троицкой, принимавшую их по пять рублей, и пошли гулять к друзьям-товарищам.

Угостили Толика Тита, Витьку с его братом, но откуда у нас такое богатство не объяснили. Утром следующего дня весь дом узнал о повторном ограблении буфета. Пришел участковый милиционер, но мы с Ленькой убежали на Приморский бульвар и до вечера дома не появлялись.

Когда пришли домой, наши мамы повторили процедуру наказания и объяснили нам, что в следующий раз нас таки поймают, и будем мы сидеть в настоящей тюрьме. Тогда это было вполне реально. Больше мы грабежами не занимались.

Ленька предлагал мне покормить печеньем двух девочек, переживших вместе с нами оккупацию. Они были несколько младше нас, но старались играться с нами — других детей в нашем дворе не было.

Я сообразил, что этого делать нельзя: они могли проболтаться. Их отец был по национальности немец, но эта семья жила одинаково бедно и при оккупантах, и после освобождения города. По всему было видно, что голодали они еще более жестко, чем наши семьи.

От старших детей мы слыхали, что немцев будут выселять из города, и нам с Ленькой было очень жаль этих малышек. Через несколько дней они действительно исчезли. Вся вина этой семьи была в том, что их отец родился в семье колонистов, живших здесь еще со времен освоения края.

Печенье с конфетами потихоньку доели, запили водой. На вырученные за пустые бутылки деньги пошли в кинотеатр «Уточкино» и посмотрели, кажется, «Золотой ключик».

Часто мы с Толиком Титом в конце дня ходили к морю по проторенной дороге — по Жуковского. В один из таких вечеров на углу Канатной мы увидели толпу зевак, окруживших двух иностранных моряков, которые с помощью проволоки вылавливали через решетку подвала кошелек. Из любопытства я спросил у стоявшего рядом пацана моего возраста:

— Что там американцы вылавливают?

— Ксивы, там больше ничего нет.

— А что, там много денег? — не унимался я.

Парень отскочил от меня, как от чумного. Толик Тит, слышавший весь разговор, подошел ко мне и покрутил пальцем возле виска: «Ксивы — это документы. Деньги — это бабки». Так, из-за своей необразованности я впервые опозорился перед пацаном с Канавы. Перешел уже во второй класс, а еще не осилил простейших понятий… С профессиональными ворами мы не контачили, и такой «пробел в образовании» бросался в глаза.

Постепенно город застраивали новыми домами, которые стали называть «сталинками», и вместо руин появились красивые улицы с отремонтированными булыжными мостовыми. В «сталинках» поселялись, как правило, власть имущие — руководители крупных предприятий, пароходства, и работники, обеспечивающие их безопасность. Жители коммуналок считались обеспеченными жильем, их десятилетиями даже не ставили на квартирный учет.

По громкоговорителям, развешенным на улицах города, Левитан торжественным голосом вещал об отмене карточной системы распределения продуктов питания. Мы с Игорем услышали об этом, проходя по Екатерининский. Я обрадовался: «Теперь можно будет есть хлеб — сколько захочешь!» Игорь не разделял моего восторга, его отец получал хорошие пайки и пенсию. «А сейчас ты не ешь сколько хочешь?» Я замкнулся. Что можно ответить натощак?