Анатолий Маляр - Записки одессита. Часть первая. Оккупация и после

Одесситы стали подражать Марку Бернесу, который играл роль нашего земляка в фильме «Два бойца». Артист даже не бывал в Одессе до того, а выговаривать мягко шипящие звуки его научили москвичи, попившие «шмурдяк» с нашими беззубыми «ханурями». Одесские обороты речи — это совсем другое, это — живой язык, от которого одесситы никогда не избавятся, как россияне «акать» и «окать».

Понимать тонкости одесского юмора лучше начинать с детства. Он всегда живой и адекватен ситуации. Пошутить по-одесски на заказ вряд ли получится.

С осени 1947 года в парке им. Шевченко стали проводить областные выставки достижений сельского хозяйства. Возле украшенных венками из пшеницы, кукурузы, яблок и винограда павильонов играли духовые оркестры.

Вблизи стадиона за загородками стояли бугаи, выглядевшие так, как будто их одолжили у хозяев на Бугаевке, а коровы смотрелись как «слободские» — красивые и ухоженные. Откуда-то привезли свиноматок весом более 600 кг, их уложили в большие ящики с чистой соломой. По этим розовым свинкам бегали десятки поросят, они присасывались к ним, и музыка им не мешала.

В дальнейшем мне довелось видеть настоящих колхозных свиней в местах их обычного содержания. Бегали они по свинарнику и крутились, уворачиваясь от наседавших на них крыс. Выставочные экземпляры, вероятно, не убежали бы…

Одесситам показывали таких свиней, какие «будут жить при коммунизме», конечно, если доживут.

Возле стендов лежали огромные арбузы, дыни, очень красивые яблоки и груши. В последние дни выставки все это распродавалось и разрешалось пробовать. По этой причине мы из парка не уходили допоздна.

Коров доили доярки в белых халатах, и ничего не было удивительного, что одесситы запели: «Хорошо тому живется, кто с молочницей живет!» А может, и правда, что молочницам тогда жилось хорошо, а с ними — тем более?

Одесса постепенно приходила в себя. Появились семьи, в которых, кроме матерей работали и отцы. Их благополучие резко отличалось от семей матерей-одиночек, в которых отцы погибли.

Люди стали приобретать что-то, и это что-то выходило из строя. Город реагировал моментально — появились мастерские по ремонту примусов, утюгов, радиоприемников. Вскоре их объединили в артели, из которых выделялась своими масштабами «Трудпобут». В ее составе работали большие мастерские по изготовлению плакатов, транспарантов, без которых советские праздники невозможно было представить.

Недолго бы руководитель любого предприятия веселился, если бы не обеспечивал своих подопечных наглядными атрибутами преданности идеалам коммунизма.

Артель «Трудпобут» процветала. Она занимала разные призовые места в соцсоревнованиях и была тем предприятием, куда стремились попасть на работу многие одесситы. Еще никто не боролся с пьянством, и при хороших заработках трудящиеся артели позволяли себе бывать в хорошем настроении. Когда клиент заходил в мастерскую, его встречали как лучшего друга, даже если он немного разбирался в технике, и знал, что нужно заменить в его примусе:

— Уважаемый товарищ, — извиняющимся тоном обращался клиент к крупному специалисту, — замените, пожалуйста, кожицу в насосе…

Слесарь брал в руки примус. Священнодействовал.

— О чем Вы говорите? Здесь же нужно отремонтировать весь подкачивающий агрегат!

Я сам имел возможность убедиться в высокой квалификации слесарей артели, когда надел на средний палец левой руки наперсток без донышка. Палец быстро распух, посинел и мне пришлось пойти в детскую поликлинику.

Хирург осмотрел палец, подавил на него, после чего покачал головой и обрадовал: «Молодой человек, я Вам помочь не могу… Но посоветую — обратитесь в мастерскую по ремонту примусов на Ленина угол Бебеля».

В этой мастерской работал шустрый старичок, пропахший всеми видами смазочных материалов и насквозь пропитанный керосином. Он внимательно осмотрел мой палец с наперстком, предупредил, что придется потерпеть и достал новенькую пилочку от лобзика, которую продел под наперсток. Затем закрепил посиневший палец в тиски, пилочку вставил в лобзик и стал пилить.

Кожа протерлась, пошла кровь и я отвернулся, чтобы не видеть, что приходится терпеть моему пальцу. Знал, что больше мне никто не поможет. Слесарь распилил наперсток, разогнул его, и мне сразу стало легко. Палец занемел, и стало щекотно. Вместе с облегчением пришла мысль о том, что дедушке за работу нужно заплатить, а денег нет… Пожилой слесарь видимо по выражению лица понял мое затруднение и сразу успокоил: «За такие услуги я денег не беру».

Пошел сильный дождь, и старичок-слесарь предложил мне посидеть какое-то время в мастерской, но что может быть лучше летнего дождя, когда освобожденный от наперстка палец уже не болит? Я, как был в одних трусах и майке, побежал к своим друзьям, уже носившимся, как торпедные катера, вдоль бордюров — они принимали водные, а заодно и грязевые процедуры. Такой душ был намного приятнее платного, в бане. Не нужно занимать очередь и платить.

Это была модная тогда песенка «Дождик», в обработке, наверное, инвалидов войны, потому, что были там слова:

Это я еще привел самые приличные строки…

Летом мама получила на меня путевку в пионерлагерь «Пищевик», располагавшийся недалеко от Аркадии. Перед входными воротами находилось помидорное поле. Урожай созревал, и вечером ноги пионеров сами заносили их туда, где краснели овощи.

Смена кончилась, и во дворе я радостно оповестил друзей о том, что знаю, где растут красные помидоры. Не обратил я внимание на главное: пионерские набеги производились вечером. Утром следующего дня собрались Ленька, Вовка-костыль [27] У него с войны не было одной ступни. , и я. Сели на трамвай № 17, который доставил нас к полю.

Вовкину маму судьба не баловала. До войны она окончила курсы медсестер и всю войну провела на передовой.

Зимой на нее «что-то нашло», и Вовка вылетел со второго этажа вместе с оконной рамой. Соседка, проживавшая рядом с мясником Мишей, забрала полуголого пацана к себе в комнату. Вовкина мама еще некоторое время побушевала и пошла разыскивать сына. Соседка по утрам, как обычно, пошла покупать разливное молоко с бидончиком в руке. По следам на снегу маме удалось определить, куда похитители отвели сына.

«Ты, блядюга с бидончиком! Отдай моего Вовку, а то разнесу твою берлогу!»

Всю речь, произнесенную в то утро, я не запомнил, но все же значительно пополнил свой словарный запас.