Александр Локшин - А.Л. Локшин – композитор и педагог

не моя привычка. Первый мой визит был отмечен почти двухчасовым

опозданием! Татьяна Борисовна по телефону подробно описала маршрут, но

от растерянности в дороге у меня все как-то не сходилось: я попадала не на

те линии, не в те троллейбусы, уезжала в обратном направлении, выходила

не на тех остановках. Ужасаясь своей внезапной расхлябанности, обезумев

от оплошностей с транспортом, путаясь в расположении домов и подъездов

и, наконец, попав на нужный этаж, оказываюсь в темноте: на лестнице нет

света. Долго ищу зажигалку, долго при слабом огоньке, обжигая пальцы,

ищу дверь в квартиру, долго не могу найти звонок. Готовая к холодному

приему, нажимаю на кнопку.

Дверь открывается, и сразу все преображается. Меня встречают так

тепло и радостно, что я тут же забываю свои несчастья. Как это прекрасно –

вся семья выходит встречать гостью: как будто меня здесь уже заранее

любят, как будто я ужасно важная персона.

А когда я вижу медленно приближающегося по коридору Александра

Лазаревича, внутри что-то резко щелкает, как совпавшие стрелки часов.

Почти невесомый, почти бестелесный, едва стоявший на ногах,

опиравшийся правой рукой на палку, а левой державшийся за стену,

колеблемый, как осенний лист, малейшими движениями воздуха, он

показался мне не столько больным, сколько безмерно изнуренным и

обессиленным страданиями, бесплотным, как легкая дымка, со светлым

взглядом, полным по-детски открытого внимания и доверия.

Впервые увидев его лицо, я была совершенно околдована его почти

вызывающей утонченностью. В нем было нечто, чего я раньше нигде не

встречала – я бы назвала это «печать чистых мыслей». Надо бы подобные

Апраксина Т.И. Лицо, в котором не было загадок…

57

лица вносить в Красную книгу и охранять, как святыню. Мне оно казалось

совершенно нереальным – как звук, который можно видеть глазами. Но вот,

оно прямо передо мной, я его УЗНАЛА, и это вызывало мистическое

чувство вмешательства свыше.

* Автобиография* Автобиография*

Я моментально влюбилась в эту семью, в этот дом. Меня покорила

атмосфера искреннего внимания и доброжелательности. И какая находка –

семья, где все понимают и поддерживают друг друга. Каждый раз, когда я

туда звонила, первое, что я слышала – кто бы ни взял трубку – был вопрос:

«Таня, когда вы к нам придете?» В супружеской паре была заметна особая

сплоченность, глубокое внутреннее родство, которое, как правило,

создается близостью перед лицом общих испытаний.

* Автобиография* Автобиография*

О портрете заговорили в первый же вечер. Я не могла обещать

ничего конкретного, но уже точно знала, что пришла не напрасно. Это был

мой «небесный заказ» – как будто я причастилась, проглотив сжатую

пружину, которая рано или поздно, в свой срок, неизбежно должна начать

раскручиваться.

Не рассуждая о том, какую форму примет работа, я решила

действовать по обычной схеме, и первое, с чего надлежало начать – это

насквозь пропитаться дымом нового костра, войти в резонанс: узнать-

усвоить-полюбить. Только после этого начинается творчество.

* Автобиография* Автобиография*

Время шло. Александр Лазаревич постепенно перестал пользоваться

палкой и мог спокойно ходить по квартире. Он старался проявлять

подчеркнутое гостеприимство, оказывать маленькие услуги. Теперь он со

всеми сидел за ужином.

Ужин – это было обязательно. Стоя на кухне, Александр Лазаревич

терпеливо ждал, когда я вымою руки, а затем приглашал за стол: «Таня!

Проходите. Садитесь на ПРИСУЩЕЕ вам место!» Такова была неизменная

формула. «Присущим» мне местом на маленькой кухне стал стул у стены,

зажатый между столом и чем-то еще. Александр Лазаревич сидел обычно

тоже у стены, напротив, возле двери. Разговоры, начатые за ужином,

продолжались затем в комнате. Там же можно было слушать музыку.

Содержание наших бесед я помню плохо. Главным было другое:

слабый плавающий звук напряженного высокого голоса, неповторимость

ВОСПОМИНАНИЯ ХУДОЖНИЦЫ

58

интонации, тонкий, органичный, лишенный манерности аристократизм

пластики, одушевленный и непринужденный – поднятые брови,

удивленный взгляд, своенравный поворот головы, изящный наклон.

Порой казалось, что он живет, как привидение или как небожитель –

не касаясь земли, всегда чуть-чуть НАД. Но в этой надземности

прослеживался след боли, было что-то от тех, кто приучился ходить

босиком по раскаленным углям или битому стеклу. И на всем – едва

уловимый налет искупительного, жертвенного всепрощения, всепонимания,

как драгоценная патина на археологической редкости. Некоторые детали

сложной биографии, которые я успела узнать, вполне, на мой взгляд, это

объясняли. Хотя, по большому счету, я не чувствовала необходимости знать

еще что-то – мне хватало того, что было передо мной.

Видя такое редкостное и, по всем признакам, инопланетное

существо, делающее искренние попытки выглядеть простым земным

человеком, я изнывала от сознания эфемерности, ненадежности его

присутствия здесь, так близко, рядом с нами. Попрощавшись и выйдя на

улицу, я каждый раз чувствовала себя разбитой и опустошенной. Часто в

слезах, я едва волочила ноги, как будто все жизненные силы остались за

закрывшейся дверью.

Наши встречи, по существу, были очень редкими – считанные разы.

Частота моих визитов определялась состоянием здоровья Александра

Лазаревича. Честно говоря, не думаю, что была бы способна выдержать

более интенсивное общение – такого невероятного напряжения оно мне

стоило.

* Автобиография* Автобиография*

Однажды я принесла слайды своих картин. Среди них был портрет Д.

Шостаковича («Лики Шостаковича», 1986). Поговорили о портрете, а затем

переключились на самого Дмитрия Дмитриевича. Александр Лазаревич

вспомнил незначительный эпизод, случившийся в Доме композиторов в

Москве. Шостакович уже был болен, врачи потребовали, чтобы он

отказался от курения, это давалось ему непросто, и Ирина Антоновна,

сопровождавшая его повсюду, следила за тем, чтобы предписание не было

нарушено.

Александр Лазаревич сказал, что как раз курил, стоя на лестничной

площадке, когда к нему подошел Шостакович и торопливо, оглядываясь,

попросил дать затянуться. Из этого ничего не вышло – Ирина Антоновна

успела вовремя.

Апраксина Т.И. Лицо, в котором не было загадок…

59

Александр Лазаревич давно и сам не курил, конечно. Кофе тоже был

под строгим запретом, Когда он услышал, что у меня те же вкусы, что были