С Голынец - Иван Яковлевич Билибин (Статьи • Письма • Воспоминания о художнике)

Необходима возможно широкая пропаганда народного узора во всех художественных органах (которых, кстати сказать, у нас поразительно мало) как дорогих, так и дешевых, чтобы и глухая провинция с удивлением увидала, что все брошенное, старое, оказывается не смешно, а прекрасно и что новые еще не виданные мотивы суть дети тех же брошенных, старых, дети, ушедшие еще далее вперед, чем их родители, но все же несомненные дети.

Сердечно жаль тех кустарей, которые иногда смутно чуя нарождающуюся потребность в вещах русского стиля, очевидно, работают с завязанными глазами, без серьезного художественного руководства, пользуясь какими-то случайными и крайне скудными сырыми материалами, а подчас, подражая другому предмету, сработанному в "русском стиле".

Итак, будем те же копаться в старых тряпках, на которых истлевшими нитками начертаны старинные узоры, в полусгнивших набоечных досках, во всем старом, обратившемся в прах и пепел, и попробуем поверить, что из этого пепла вылетит обновленная птица Феникс.

Декабрь. 1904 г.

"Мир искусства", 1904, № 11, стр. 303—318.

Статья иллюстрировалась снимками, сделанными Билибиным во время его поездок.

<. . .> Можно было бы еще много сказать о русском костюме, но это было бы предметом специального исследования, и поэтому в заключение — лишь несколько слов о красоте его. Был ли красив этот костюм? Он был великолепен. Бывает красота движения и красота покоя. Русский костюм — костюм покоя.

Взять хотя бы русский танец. Мужчина пляшет, как бес, отхватывая головокружительные по быстроте коленца, лишь бы сломить величавое спокойствие центра танца — женщины, а она почти стоит на месте, в своем красивом наряде покоя, лишь слегка поводя плечами.

"А состоят их танцы больше в движении руками, ногами, плечами и бедрами. У них, особенно у женщин, в руках пестро вышитые носовые платки, которыми они размахивают при танцах, оставаясь, однако, почти все время на одном месте" (Олеарий).

Покрой русского платья незатейлив, но затейливы были детали его, пуговки, запонки, застежки и т. д.

Описывается в былине платье Чурилы Пленковича:

На головке шапочка с рожками,

На рожках по камешку по самоцветному,

Спереди виден светел месяц,

По косицам — звезды частыя,

А шелом на шапочке как жар горит.

Ноженьки в лапотцках семи шелков,

В пяты вставлено по золотому гвоздичку,

В косы вплетано по дорогому яхонту.

Днем идти в них — что по красну солнышку,

Темной ночью — что по светлу месяцу.

На плечах могучих шуба черных соболей,

Черных соболей заморскиих,

Под зеленым рытым бархатом,

А во петельках шелковых вплетаны

Все-то божьи птичушки певучия;

А во пуговках злаченых вливаны

Все-то люты змеи, зверюшки рыкучие:

Стал он плеточкой по петелькам поваживать

Вдруг запели птичушки певучия,

Затянули песеньки небесныя,

Удивленье весь честной народ взяло.

Стал он плеточкой по пуговкам похаживать,

Стал он пуговку о пуговку позванивать —

Закричали зверюшки рыкучие,

Люты змеи с пуговки плывут ко пуговке,

Зашипели во всю голову, —

Все ужаснулися, во повал попадали,

А ины — как пали о земь, так и обмерли.

Детали и материал прельщают певца. О покрое не говорится, ибо он, за малыми изменениями, один.

Сказочную красоту являла вся эта смесь золотых и разноцветных тканей, свезенных и с востока, и с юга, и с запада. Привозили их и "гречаня", которые "приезжают к Москве ежегодь и привозят с собою товары всякие: сосуды столовые и питейные, золотые и серебряные, с каменьем, с алмазы, с яхонты и с изумруды и с лалы, и золотые портнища; и царице, и царевнам венцы и зарукавники и серги и перстни с разными ж каменьи, немале число" (Котошихин), и татары, и персы и венецианцы, приезжавшие

Из-за моря, моря Черного,

С-за того лукоморья зеленого,

Ото славна города от Вёденца.

По той матушке да по Днепр-реке.

И все это объединялось в одном общем спокойном покрове русского платья. И Русские любили свое платье и вкладывали в него поэзию, именно ту поэзию, которой не увидел голштинец Олеарий, характеризуя Московию как мрачную и дикую страну грубой силы, лени и пьянства, а эти дикие люди так описывали свое платье:

На плечах могучих кунья шубонька,

Что одна ли строчка чиста серебра,

А другая строчка красна золота,

Петельки прошиваны шелковыя,

Пуговки положены злаченыя,

Вплетано по красноей по девушке,

А во тех во пуговках злаченыих

Вливано по доброму по молодцу:

Как застегнутся, так и обоймутся,

Порасстегнутся — и поцелуются.

"Старые годы", 1909, июль — сентябрь, стр. 455, 456.

И. Я. Билибин. 1898.

И. И. Ореус, А. Я. Билибин, А. Ф. Каль, И. Я. Билибин — студенты Петербургского университета. 1898.

В академической мастерской И. Е. Репина. И. Я. Билибин первый справа. Начало 1900-х гг.

На даче в селе Валдайка. Слева направо: второй — И. Я. Билибин, третья — М. Я. Чемберс, четвертый — А. И. Билибин. Начало 1900-х гг.

Б. М. Кустодиев. Портрет И. Я. Билибина. 1901.

И. Я. Билибин с группой охотников. Деревня Валдайка. Начало 1900-х гг.

И. Я. Билибин у портрета прадеда, Я. И. Билибина, кисти Д. Г. Левицкого. Петербург. Начало 1910-х гг.

Б. М. Кустодиев. Портрет И. Я. Билибина. Этюд для неосуществленного группового портрета художников общества "Мир искусства". 1914.

Б. М. Кустодиев. Эскиз группового портрета художников общества "Мир искусства". Слева направо: И. Э. Грабарь, Н. К. Рерих, Е. Е. Лансере, Б. М. Кустодиев, И. Я. Билибин, А. П. Остроумова-Лебедева, А. Н. Бенуа, Г. И. Нарбут, К. С. Петров-Водкин, Н. Д. Милиоти, К. А. Сомов, М. В. Добужинский. 1916—1920.