С Голынец - Иван Яковлевич Билибин (Статьи • Письма • Воспоминания о художнике)

Он ушел за красками и через некоторое время вернулся.

— А знаете, я передумал. Вы правы. Я бы, например, не хотел прочесть сейчас эпитафию, посвященную Билибину. Уж очень все мы смахиваем на покойничков. Я лучше напишу заздравную оду, в державинском стиле. . .

На другой день он пришел, держа в руке небольшой свиток. Это была его ода "На 1942 год", написанная стилизованной вязью, с красивыми буквицами, на рулоне обойной бумаги.

— Я написал торжественную оду в виде новогоднего тоста. С него мы и начнем наш вечер.

Иллюстрация к "Сказке о рыбаке и рыбке" А. С. Пушкина. 1933.

Иллюстрация к сказке "Волшебный конь" из "Тысячи и одной ночи". 1931.

Микула Селянинович. Панно для Советского посольства во Франции. 1936.

Иллюстрация к сборнику французских народных сказок с автографом И. Я. Билибина 1941 года. 1932.

Титульный лист к "Песне про купца Калашникова" М. Ю. Лермонтова. 1939.

Кирибеевич и Алена Дмитриевна. Иллюстрация к "Песне про купца Калашникова" М. Ю. Лермонтова. 1938.

Салтан подслушивает беседу трех девиц. Иллюстрация к "Сказке о царе Салтане" А. С. Пушкина. 1931.

Иллюстрация к былине "Илья Муромец и Соловей-разбойник". 1940.

Иллюстрация к былине "Дюк Степанович". Подготовительный контур. Последняя работа И. Я. Билибина. 1941.

. . . Это был удивительный вечер. В подвале "профессорского дота" горели свечи. Их было много, по количеству присутствующих, возле каждой тарелки. Все мы приоделись и как-то подтянулись. Всем захотелось быть вместе, почувствовать праздник; хотелось забыть, хоть на час, о том, что происходит за толстыми академическими стенами. Было вино, которое нам выдали по бутылке каждому по случаю Нового года. Кто-то из женщин принес из дома хрустальные бокалы и севрские тарелки.

В сводчатом сыром подвале стало уютно. Он превратился в кабачок. Мне показалось, что эта сцена театра и я участвую в каком-то странном спектакле.

Но вот стрелка часов подошла к двенадцати. Все подняли бокалы. Иван Яковлевич попросил разрешения прочесть стихи сидя, но потом встал и торжественно, подняв руку, начал читать "оду". Читал он прекрасно, не заикаясь. И хотя голос его был тихим, стихи звучали громко, их несколько старомодная форма, крепкий как бы кованый стих хорошо выражали пафос сурового времени.

Вот текст этой оды, впервые здесь публикуемый полностью:

Когда во дни суровой бури

Исходит кровью род людской,

Когда стал черным цвет лазури,

Когда и гром, и свист, и вой

Переполняют всю вселенну,

И потрясенну и смятенну

Стеченьем горя и невзгод,

Смертей, увечий и стенаний, —

Встречаем мы наш Новый год.

Когда презренные тевтоны,

Как гнусный тать в полнощный час,

Поправ законные препоны,

Внезапно ринулись на нас;

Когда вверху стальные враны,

Бесчисленны аэропланы

Парят, грохочут и гудят;

Бросают смертоносны бомбы;

О, сколь несчетны гекатомбы

Зиянья на земле таят!

Когда приходит час желанный,

Когда неутомимый враг,

Замедлил вдруг свой натиск бранный,

Остановил железный шаг;

Когда стеной непроходимой

Со всех концов Земли родимой

Восстал Российский наш народ;

Когда, как каменны колоссы,

Вздымаются победны Россы,

Встречаем мы наш Новый год!

Герои! Сыновья Отчизны,

За Вас, за наших славных пьем!

И пусть тевтоны правят тризны,

За них не мы слезу прольем!

Для нас и слава и победы,

Для них— позорища и беды!

И долгий стыд, и долгий срам. . .

А вы, как древние герои

Эллады, Рима или Трои,

К своим вернетесь очагам.

Проходят дни, проходят годы;

Иссякнет сей кровавый пир,

Грядет весна, пройдут невзгоды,

И снова улыбнется мир.

И пылью времени покрыты

Невзгоды будут не забыты,

Но будут в памяти, как сон,

Как неко сонное стенанье,

Как заглушенное рыданье

И как какой-то смутный стон. . .

И мы, что в этом подземелье

Уж много месяцев сидим,

Мы снедью и питьем в веселье

Себе за глад сей воздадим!

Мы голодны! И наши крохи

Малы сейчас, как неки блохи!

Но час пройдет, и будет пир!

Мы будем есть неугомонно!

Без перерыва непреклонно!

И пить, и петь, и славить мир!

И тост второй провозглашаем:

За Академию мы пьем!

Стакан мы дружно осушаем;

А третий — мы тогда нальем,

Когда мы вложим длани в длани

Тем, кто вернется с поля брани,

Кого сейчас среди нас нет,

Но в мыслях пребывает с нами!

И то, что было — станет с нами,

А то, что будет — будет свет!

[* Рукопись "оды" находится в собрании В. И. Цветкова, для которого она была переписана автором на небольших листах рисовальной бумаги.]

Когда Иван Яковлевич кончил читать, все были взволнованы.

— Как хорошо! Как хорошо!

— Спасибо, спасибо вам! . . — раздавались возгласы.

Утром он пришел ко мне поделиться впечатлениями.

— А вы заметили, какая стояла тишина? Ни одного выстрела. Фрицы не рискнули нарушить наш праздник.

В Новый год гитлеровцы не смогли прорваться в ленинградское небо. Кажется, не было и воздушной тревоги.

В руках у Ивана Яковлевича был небольшой пакет.

— Дорогой, мы, наверное, скоро расстанемся. . . совсем. Вы меня переживете. Если не погибнете раньше.. . Что весьма возможно, — добавил он, улыбнувшись. — Это лейка — отличный аппарат, не хуже французских, заверяю вас. Вы, как ученый секретарь, должны стать нашим летописцем. Но учтите, через сто лет человечество не будет иметь времени для чтения. . . А вот фотографии, уверен, будут всегда смотреть с интересом. . . Снимайте все, все, что можно... Все, что вокруг нас, весь этот ад... Это потрясающе интересно! . . Это нужно делать обязательно! . . Хотя бы для художников будущего. Чтобы не врали. . .