С Голынец - Иван Яковлевич Билибин (Статьи • Письма • Воспоминания о художнике)

Это была счастливая находка.

Мы стали растирать пряник снегом. На плите, в кастрюле, на ее дне лежала ледяная чушка замерзшей воды. Я растопил плиту, набросав в нее обломки стульев, газеты, куски паркета, и разогрел чай. Пили мы в комнате, не снимая пальто, в шапках, замотанные шарфами. Началась воздушная тревога. "Граждане, спуститесь в бомбоубежище". . . В черной тарелке репродуктора тоскливо затикал метроном.

— К черту бомбоубежище, никуда не пойдем! Нельзя же отказываться от чая с пряником. . .

И мы стали мирно чаевничать.

— А вы знаете, я ведь крупный специалист по пряникам. Специально изучал это искусство. Фигурные пряники были на Руси уже в двенадцатом веке. Они считались чем-то вроде лекарства, так как имели магическое значение. Тот, например, кто хотел стать сильным и храбрым, съедал пряник с изображением льва или барса. Это шло от язычества, ритуальных приношений. Пряник мог быть визитной карточкой и даже письмом с объяснением в любви. Помню пряничные доски с надписями: "Не забуду вовек", "Дружба — любовь". . . А что же изображено на нашем прянике? Кажется, это солнце. . . Это хорошо, что солнце. . . А вот вы, наверное, не знаете, что петербургские пекари выпекали тульские пряники и ставили на них мои инициалы: "И. Б." Приписывали, так сказать, мне авторство. И, что интересно, мои друзья узнавали мой "почерк". Александр Бенуа похвалил рисунок и уверял, что он очень.. . вкусный. . .

— Сознайтесь, рисунок все-таки сделали вы? — сказал я. — Это была ваша халтура. . . для хлеба.

— Нет, я зарабатывал в те годы отлично, хотя деньги в кармане не залеживались. . . А меткое же это слово — хал-ту-ра. А? Что-то очень хамоватое и легковесное. Абсолютно противопоказанное культуре. Помню, Куприн очень оценил это словечко.. .

Согревшись немного, я стал снимать рисунки со стен и укладывать их в платяной шкаф. Там на полке стояла круглая коробка, в которой лежала дюжина туго накрахмаленных белых воротничков. От них веяло какой-то отдаленной на много лет мирной прошлой жизнью. Я показал их Ивану Яковлевичу. Он усмехнулся.

— Носите их, носите! Это же очень важно. . . Никогда не надо развинчиваться.

Вскоре радио объявило отбой тревоги, и мы пошли "домой", в Академию.

Однажды к А. И. Сегалу в маленькую комнатку, где ютилась теперь дирекция, пришел профессор Дмитрий Иосифович Киплик. Он предложил способ превращения казеиновых красок, оставшихся в академической кладовой после ремонта Академии, в питательный казеин. Осунувшийся, надломленный голодом, он просил как можно скорее разоешить ему осуществить свой опыт.

Просьба его была удовлетворена. Дмитрий Иосифович заведовал лабораторией техники живописи и прекрасно реализовал свое предложение, получив за это двойную долю казеина.

Услышав об изобретении Киплика, Иван Яковлевич пришел ко мне.

— А я, знаете, о чем думал? О ваших японских воротничках. Вы получили сегодня фруктовую воду? Вам полагается два стакана и мне два. Так вот, давайте из воротников и фруктовой воды сварим кисель. Они же на рисовом крахмале! И как это я раньше не сообразил. ..

" Я принес воротнички, и вечером мы пошли к смотрительнице классов, в ее маленькую комнатку на антресолях, где по вечерам топилась печурка, и стали обсуждать, как лучше сварить "воротничковый кисель". Иван Яковлевич был главным поваром.

У нас уже текли слюнки от предвкушения горячего крахмального киселя. Упругие, сверкающие белизной воротнички извивались в кипящей воде как ужи, но, увы, вода не становилась крахмальной. Тогда мы влили в кастрюлю фруктовую воду. Кисель стал розовым, но воротнички по-прежнему не хотели расстаться с крахмалом. Нам оставалось извлечь их из остывающей воды и повесить сушить. Сладковатую воду мы тут же выпили до последней капли.

Утром Ольга Александровна, улыбаясь, вручила мне высохшие воротнички. Все они были. . . розового цвета. Иван Яковлевич предложил сохранить воротнички для будущего Музея блокады. На одном из них он написал: "Наша попытка сварить крахмальный кисель из воротничков не увенчалась успехом. Японцы нас обманули". .. "Обман" заключался в том, что воротнички были сделаны из какого-то нового эластичного материала и крахмала не содержали.

История с воротничками часто рассказывалась Иваном Яковлевичем. Он даже пустил в оборот выражение "кисель из воротничков", употребляя его в тех случаях, когда какие-то обещания или надежды не выполнялись.

В конце декабря 1941 года, когда жилось особенно тяжело, в Академию пришел полковник Василий Иванович Цветков, известный ленинградский коллекционер. Страстный собиратель книг, рукописей, автографов, произведений искусства, Цветков всегда бывал на выставках, дружил со многими художниками и писателями, неустанно собирал все, что может быть интересным, как он говорил, "для будущих поколений, которые нам не простят". . .

Он щедро помогал своим друзьям в трудные дни блокады и, будучи сначала начальником отдела пропаганды Ленинградского военного округа, а затем начальником курсов подготовки политработников, много делал для привлечения художников к работе в армии. Художники охотно дарили ему свои работы, передавали для его коллекции интересные документы, фотографии, письма.

Зная, как голодно жилось Билибину, Василий Иванович не раз привозил ему пакетики с армейскими сухарями и приглашал к себе "на огонек". Однажды и я был у него вместе с Иваном Яковлевичем. Билибин пришел ко мне и таинственно сказал: "Будет селедка и пшенная каша". Этого было достаточно, чтобы я быстро собрался.

Выйдя из Академии, мы увидели, что мост Лейтенанта Шмидта закрыт. Тогда осторожно, держась друг за друга, мы спустились у сфинксов на лед и медленно, боясь упасть, пошли по заснеженной ледяной тропе. На Неве, в открытом пространстве, было ветрено и холодно. Мы шли медленно, осторожно обходя проруби, из которых ленинградцы брали воду, часто останавливались. Город был очень красив при луне. Гранитная набережная казалась высокой неприступной стеной, за которой высилась темная громада Академии художеств. Она стояла как мощная крепость, да и впрямь была ею.

В окнах первого и второго этажа по фасаду здания были выложены бойницы и амбразуры. В них были установлены пулеметы. Город готовился к уличным боям. Академия становилась мощным опорным пунктом обороны большого района.

— Постоим, отдохнем. . . Какой красавец наш город! — воскликнул Иван Яковлевич.

Отсюда, с Невы, знакомые ансамбли Ленинграда смотрелись необычно.

— Какая декорация! Какое неповторимое зрелище! Никогда не забыть этой красоты!

Потом, постояв немного, глядя вдаль, неожиданно спросил:

— А что сейчас там, в Париже? А? Как вы думаете?

И не дожидаясь ответа: