Тами Олдхэм-Эшкрафт - Во власти стихии. Реальная история любви, суровых испытаний и выживания в открытом океане

Встревоженная, я подняла микрофон и снова затянула свой «мэйдэй». Тишина. Я обернулась и посмотрела в сторону раковины и камбуза – ужасно хотелось пить. Я умирала от жажды, но убеждала себя соблюдать норму. Еще рано пить. Но в следующий миг я уже схватила кружку, наполнила водой из ручного насоса и жадно проглотила.

– Ты воруешь сама у себя, девочка .

Охваченная раскаянием, я прокричала:

– А МНЕ ПЛЕВАТЬ! МНЕ НУЖНО ХОТЬ ЧТО-ТО!

Швырнув кружку в раковину, я ушла от занудного голоса на свежий воздух.

Судно болтало, как резиновую уточку в ванне, на горизонте было пусто, и я сидела у штурвала, грезя наяву. Вспоминала, как мы с Ричардом всегда мечтали оказаться единственной яхтой в заливе. Как в тот раз, когда мы пошли на Фату-Хива на Маркизах.

На острове Фату-Хива было всего две обозначенных на карте деревни. Обычно яхтсмены предпочитали Ханававе – называемую также Девичья бухта, потому что якорная стоянка там была лучше. Но мы с Ричардом отправились в Омоа, желая сойти с проторенного пути и познакомиться с полинезийской культурой в ее первозданном виде. В бухте Омоа нас встретили огромные остроконечные скалы, похожие на часовых, охраняющих деревню. Не успели мы бросить якорь и убрать паруса, как увидели шлюпку, груженную свежими фруктами, которая причаливала к нашему борту.

– Bonjour. Ça va?

– Pas mal. Et toi? – бодро отозвался Ричард.

– Ça va, ça va! Je m’appelle Jon. Et toi?

– Moi c’est Richard, et ça c’est mon amie, Tami [8] – Добрый день. Как дела? – Неплохо. А у тебя? – Отлично! Меня зовут Жон. А тебя? – Я Ричард, а это моя подруга, Тами (фр.) . .

Пока они болтали по-французски, из которого я знала только отдельные слова, я рассматривала деликатного Жона. Он был стройный, среднего роста, с рельефным, как стиральная доска, прессом. У него были темные, как у всех местных, глаза, темные волосы и темная кожа. Лицо лучилось дружелюбием, он широко улыбался.

Жон дал нам большой мешок pamplemousse (грейпфрутов), апельсинов и папайи. И заметил, что наш запас бананов, свисавших с сектора гика, подходит к концу.

Посреди Тихого океана на борту «Майялуги»

– Что скажешь, Тами? – спросил меня Ричард. – Не хочешь попозже заглянуть к Жону домой, познакомиться с его семьей и пополнить запас бананов?

– С удовольствием.

Ричард договорился с Жоном встретиться на пляже днем.

Хотя я не говорила на языке Маркизских островов и знала всего несколько слов по-французски, которые выучила за время последнего путешествия по Французской Полинезии, я была в курсе, что торговля здесь главный вид спорта и настоящее искусство – искусство тонкой дипломатии. Местные по природе щедры и ничего не ожидают взамен. И искусство состоит в том, чтобы научиться, оставаясь щедрым от природы, делать вид, что торгуешь не потому, что тебе приходится, а потому, что ты любишь делиться с людьми.

Чтобы торговать с местными, мы заранее закупили: рюкзаки, шлепанцы, нитки всех цветов, духи, бейсбольные кепки, цветные карандаши, книжки-раскраски и детскую одежду. Целый рундук на борту был выделен под эти товары. Мы набили рюкзаки футболками, прихватили бейсболку, духи и погребли к берегу. Встретившись с Жоном на пляже, вместе мы пошли через маленькую деревню, мимо домов и бунгало. Дома были из шлакобетона или дерева, с крышами из гофрированного алюминия. Время от времени попадались крыши, крытые тростником. Дворики при домах были не особенно ухоженными, только кусты вокруг подстрижены. За пределами этих дворов раскинулись джунгли неописуемой красоты. Все здесь, кажется, вносили свою лепту в экономику деревни. Одна семья пекла хлеб, другая – выращивала кур. А еще одна семья сделала пристройку к дому и заполнила ее самыми неожиданными консервированными продуктами, твердыми сырами и молоком в картонных пакетах. Получился местный магазин.

Крыльцо дома Жона было жизнерадостно выкрашено в белый и бирюзовый цвета. Вдоль дома бежал ручей. Бананы и фруктовые деревья во множестве росли прямо во дворе. Мы познакомились с Маревой, женой Жона, и двумя его детьми, Таупури, мальчиком пяти лет, и Ловинеей, годовалой девочкой. Марева, рослая местная женщина около тридцати, с длинными шелковистыми черными волосами и невероятными черными глазами, была просто ошеломительно хороша.

Марева пригласила нас в дом. Шуганув со стола кур и сдвинув в сторону корзины с плодами хлебного дерева и таро, мы уселись. Жон сел с нами, пока Марева разливала кофе в суповые миски.

– Таофе, – объявил Жон, указывая на миску с кофе.

По кругу пустили сгущенное молоко. Мы наблюдали за Жоном, чтобы понять, как пить это таофе. Он щедро сдобрил его молоком, пока таофе не приобрело вид подтаявшего ванильного мороженого. Островитяне, кажется, обожали сладкую сгущенку: ели ее с хлебом, добавляли в свое таофе и в бутылочки с детским питанием. К несчастью, пристрастие местных к сгущенке, а заодно к сахару и сладким фруктам, было причиной настоящей эпидемии кариеса, о чем явно свидетельствовали их широкие щербатые улыбки. Марева подала рыбу, хлеб и салат. Все было очень вкусно.

Мы покончили с едой и пошли за Жоном к ручью, протекавшему вдоль дома, чтобы вымыть руки и лицо. Ветер крепчал, и я видела, что Ричард беспокоится за «Майялугу». Я решила, что самое время открывать короба с товаром. Порывшись в рюкзаке, я достала кое-какие детские одежки. Протянула Мареве, и ее глаза округлились, увеличившись до размера блюдец. Она высоко подняла одежду и одарила меня щербатой улыбкой. Я вынула духи, платье и нитки, а еще футболку для ее сына. Когда мы гребли обратно на «Майялугу», я ощущала себя одним из эльфов Санты.

На следующее утро мы проснулись рано. Накануне Жон пообещал отвести нас на холмы, к человеку, который делает тапу [9] Тапа – материя из спрессованного луба деревьев семейства тутовых. . Мы знали, что эту материю изготавливают из коры бумажной шелковицы, хлебного дерева или баньяна. Ее раскатывают тонким слоем, превращая в крепкую парусину, а после в одежду всех размеров и форм.

Нам пришлось предпринять достаточно длительную экскурсию, прежде чем мы оказались на поляне, где было выстроено что-то вроде домика на дереве, крытого тростником. Но когда мы подошли ближе, я увидела, что часть конструкции опирается на невысокие столбы, вкопанные в склон холма, а другая часть прикреплена к кокосовым пальмам. Стены домика были из пальмовых веток, а крыша крыта проеденным коррозией гофрированным алюминием.

На поляне, прислонившись к стволу упавшей кокосовой пальмы, сидели три женщины и отбивали кору короткими палками, по форме напоминающими бейсбольные биты. Наше появление явно было для них неожиданностью, они оставили работу и смущенно заулыбались. Жон вышел вперед и заговорил с ними на языке Маркизских островов. Во время разговора он обернулся и указал на нас. Мы закивали, улыбаясь. Старшая из женщин указала на домик на дереве и кивнула, а Жон махнул нам, приглашая следовать за ним вверх по тропинке.