Мариам Ибрагимова - Диалог с тайным советником Сталина

После заключения пакта о ненападении с Германией Сталин без всякого повода обрушил свой дьявольский гнев на 15 тысяч польских офицеров, оказавшихся в регионах, отошедших к Союзу после дележа «польского пирога» между Германией и СССР.

По приказу Сталина всех офицеров тайно расстреляли люди Берии под Смоленском — в Катыни. А когда массовые захоронения были обнаружены, бесстыжий вождь, с наглостью закоренелого преступника, свалил содеянное на немцев, вернее, фашистских молодчиков такого же, как сам, дьявола — Гитлера.

В 1941–1942 годах один за другим последовали правительственные постановления о выселении в Казахстан более трёхсот тысяч немцев Поволжья, за ними немцев Ленинграда и всей области с берегов Ладожского озера.

В этот список попали не только «социально опасные» лица немецкой национальности, но и финской — они осваивали Омскую область, Красноярский и Алтайский края.

В начале войны немецкое командование вывезло в Германию из оккупированной зоны семьдесят тысяч ингерманландских финнов. Сразу после Победы большинство из насильственно вывезенных народов стало возвращаться на свои прежние места проживания. Но их встречали войска НКВД, которые хватали возвращенцев и без суда и следствия погружали в товарняки и отправляли туда, куда Макар телят не гонял.

Говорить о «лесных братьях» прибалтов или бунтарей Западной Украины не приходится, если шестьдесят тысяч «жертв Ялты», то есть переданных Сталину союзниками после Ялтинской конференции жертв фашистских концентрационных лагерей, вождь одним росчерком пера отправил в распоряжение ГУЛАГа сроком на 25 лет.

Немногие выжившие в советских концентрационных лагерях с грустью вспоминали Освенцим, Дахау, Маобит, Бухенвальд, где всё же не было людоедства.

Непостижимым уму казалось и то, что в самый разгар решающих битв с гитлеровскими захватчиками кровавый палач обрушил свой звериный гнев на целые народности Кавказа.

В зимнюю стужу в горские республики были введены войска НКВД. По приказу Берии они окружали города и аулы Чечено-Ингушетии, Карачая и Балкарии, степные сёла Калмыкии. По-разбойничьи, по-бандитски сгоняли мужчин и подростков в клубы и под дулами автоматов гнали к железнодорожным станциям — там их ждали товарные вагоны.

Детей, немощных стариков, лежащих в больницах, женщин в роддомах оцепляли отдельно, дав на сборы 24 часа, разрешая взять с собой не более одного пуда пожитков.

Грузили в те же пульманы, и несчастные жертвы сталинского произвола, охваченные страхом, не знали, куда их увозят. А на землях предков остались дымящиеся очаги, мычащие коровы, блеющие овцы, голодные собаки.

Только тот, кто умеет сочувствовать, сострадать, может понять, что значит набитый до отказа ледяной вагон, где нельзя оправиться, и мочевые пузыри лопаются. Кормящие матери, оцепенев от безутешного горя, прижимали к груди мёртвых младенцев. А эшелон мчал и мчал их в безвестность.

Нелегко было видеть карачаевцам, как по горным дорогам в их аулы въезжают с песнями, выставив вперёд портреты Сталина и Берии, жители приграничных грузинских селений. Они и стали хозяевами их жилья и имущества.

На захват чужого добра устремились не подлинные труженики, у которых своего барахла достаточно, а паразитирующие бездельники, лодыри, пьяницы, готовые поживиться за чужой счёт. А ведь у большинства депортированных на фронтах сражались отцы, мужья, братья, сыновья. Многие из них сложили головы, защищая Советскую Родину.

И кто может представить себе состояние тех чеченцев, ингушей, карачаевцев, балкар, крымских татар, калмыков, которые, излечив тяжёлые раны в госпиталях, опираясь на костыли, спешили к родным очагам. А у родного порога их встречали с холодным безразличием чужие люди.

Но то был второй удар судьбы, а потом, в официальных учреждениях с них срывали погоны, ордена и медали, а взамен выдавали бронь на поезда, следовавшие в том же направлении, куда увезли их отцов и матерей.

Такая же участь ждала и народы Дагестана. Как только чеченцев и ингушей изгнали с родных мест, войсковые части с танками взяли курс на Махачкалу. Войска, род которых трудно определить, появились сначала в Буйнакске, и никто на них не обращал внимания — в годы войны Дагестан, как и Чечня, Ингушетия, был концентрацией армий и войсковых тылов. Люди узнали о назначении тех войск случайно, когда они уже собрались уходить.

На постое у моих родственников жил молодой майор — суровый, замкнутый, молчаливый — отказывался от любых услуг и внимания приветливых хозяев, даже когда те предлагали поесть чего-нибудь домашнего или попить вместе чайку. Постоялец был неприступен, угрюм, и это угнетало хозяев.

И вдруг в один из дней он вбежал в дом, кинулся к престарелому хозяину, затем к старушке-хозяйке, обнимал и целовал, кружась от радости: «Всё! Всё! Слава богу! Завтра снимаемся, и выселять вас не будем!»

Старики с недоумением смотрели на постояльца, ничего не понимали, думая, что он сошёл с ума. Наконец майор успокоился, схватил со стола кусок кукурузной лепёшки и, жуя, стал объяснять:

— Понимаете, нас прислали сюда вас выселять.

— За что? Куда? — недоумевали дагестанцы.

— А за то и туда, куда выселили чеченцев, — объяснил майор и добавил: — Очень прошу, никому ни слова о том, что я сказал.

Старики долго не решались рассказать нам, самым близким им людям.

От злой воли «отца народов» спас дагестанцев секретарь обкома партии Азиз Мамедович Алиев, истинный гуманист, учёный-медик, профессор-педиатр, добрейшей души и высокой культуры человек. Он пользовался большим авторитетом в Азербайджане, его знали и в Тегеране, куда его направили в числе тех, кто в начале войны предъявлял ультиматум иранскому шаху.

Короче говоря, Азиз Мамедович, азербайджанец по национальности, пришёлся по душе дагестанцам, как и они ему. Вопрос о депортации нашего народа после чеченцев, видимо, волновал его. Конечно, знал он, что экзекуция исходит от Сталина и второго после него человека в правительстве — Берии, другом которого являлся секретарь ЦК компартии Азербайджана Мирджафар Багиров.

На него и начал воздействовать Алиев, уговаривая защитить народы Дагестана.

После его настойчивых просьб Багиров, в свою очередь, стал убеждать Берию о нецелесообразности оголять суровые горы древнего Дагестана, куда трудно будет кого-нибудь загнать.

В конце концов Багиров свёл в Москве с Берией симпатичного, располагающего к себе Алиева, и договорённость была достигнута — дагестанцев не тронули.