Ал Сантоли - ВСЁ, ЧТО БЫЛО У НАС

Туда человек пятнадцать ходят, всех рас. И мы просто сидим там и рассказываем, кому как живётся. Просто выкладываем, кто что думает. Типа о том, что конгресс и Соединенные Штаты могут сейчас тратить миллиарды и миллиарды долларов на то, чтобы привозить сюда вьетнамцев, но неспособны даже создать систему с финансированием из бюджета Администрации по делам ветеранов или ещё откуда, чтобы помочь вот таким вьетнамским ветеранам, которые реально впали в прошлое десятилетней давности. То есть можно просто взглянуть на некоторых и сразу же понять, что они… Что их тут нет.

Большинство ребят в этой группе служили в пехоте, «зелёных беретах», морской пехоте. На днях пришёл один парень. Он там руку потерял, он там ногу потерял. И вот сидим мы на собрании, беседуем, и он говорит мне, что против вьетнамцев ничего не имеет. А я ему, просто посмотрел на него: «Слышь, да ты, наверно… Может, тебе обратиться кой-куда? Ты без руки и ноги остался, и говоришь, что против них ничего не имеешь?»

Когда я замечаю на улице вьетнамца, я перехожу дорогу и иду по другой стороне улицы. Есть они в западной части, в основном в центре живут. Иногда я бываю в центре, в пару книжных магазинов зайти, снастей для рыбалки купить, а их ведь по внешнему виду узнаешь, так ведь? Крыша едет, как от дури палёной.

Там, где мы воевали, были джунгли. Одни только джунгли. А ротные, все подряд, были этакого «ганг-хо» типа. Они были профессиональные служаки, а я просто на дух не выносил ни службу, ни того, на чём они стояли.

Во время начальной подготовки и на курсах пехотной подготовки они какой-то ерундой занимались. Всё на свете они обращали в шутки, типа «Доберёмся мы до старины Чарли Конга», и все такие прочие приколы прежних дней. Вместо того, чтобы учить нас деловито и всерьез, они всё занимались какой-то ерундой. Мы любили посидеть на лавочках, а они говорили: «Вот так на самом деле работает Чарли». Да не могли они мне рассказать, как на самом деле работает Чарли. Надо было самому туда съездить и испытать на себе, как на самом деле работает Чарли.

АСВ пыталась захватить ЗВ «Грант». Как раз тогда наш командир и погиб. Он был из профессиональных служак. Наш собственный вертолет погубил тридцать человек из наших. Мы были на выходе «найти и уничтожить», и нам видна была вся стрельба, что там велась. Мы знали, что там ЗВ «Грант». Ее в это время захватывали. Наши проблесковые огни были включены, и на той «Кобре» подумали, что это миномёт, поэтому эта штука проклятая спикировала и выпустила две ракеты. Ш-ш-шу-у-у! Я сидел в окопе, и ботинок одного парня упал рядом со мной ― вместе с ногой, что в нём была, срезало под верх ботинка.

Возвращаясь к подготовке: нам приказывали одно ― убивать. «УБЕЙ! УБЕЙ!» «В чём дух штыка?» «УБИВАТЬ!» Крыша ехала, как от дури палёной. Но было это просто не по мне, понял? Помню один случай, когда парень один, в такой он был депрессухе, что шёл-шёл по зарослям и говорит: «А я сегодня домой уеду». Я ему: «И как это ты уедешь?» Он: «Я сегодня домой уеду, понял? Я уже и думать не могу о всех этих убийствах и прочем». Ну, идет себе дальше. И тут же я слышу выстрел. Бум! Пах! Он прострелил себе икру, пуля прошла через ступню. И говорит: «Вот, наконец, и домой». Я поразмышлял ещё, не поступить ли так же и мне, чтобы уехать домой.

По большей части я проводил время один. Некоторые из тех, кто там был — наркоманы были, понял? Крыши у них были сорваны настолько, что они принимали наркотики. Добывали их у ребят, что приезжали из отпусков. Я боялся солдат АСВ, вьетконговцев, а тут ещё надо было бояться наших же ребят. Напряга слишком много. Откуда знать? — Вдруг вот этот парень под кайфом или ещё что, сидит над блиндажом, уснёт, придут вьетконговцы и тебя застрелят?

Я еще и с солдатами из АРВ поработал около месяца, под конец своего срока. Хорошо я тогда устроился ― убрался в тыл с ними работать. Они и цента не стоили. В бою эти ребята из АРВ всё бросали и убегали в тыл. Вот за что я терпеть их не могу, вьетнамцев этих. Век бы никого их них не видеть, потому что мы там за них дрались, а они нас постоянно обдирали. Воровали всякие вещи. Когда я приехал из отпуска, я привез четыре костюма из Гонконга. Когда багаж прошел через авиабазу Тансоннхут, я их больше не видел. Это все вьетнамцы.

После того как я вернулся из отпуска, я жил в одном районе Сайгона, который прозвали Soul Kitchen . В тех местах солдаты в самоволках ошивались с мама-санами и так далее. Я там потащился немного, и мне захотелось там и осесть, но меня поймала военная полиция и отправила обратно в часть. Я получил 15-ю статью, [76] Выговор с занесением. но подумал: «Ну и что?» Слишком трудно и напряжно. Тяжело.

Чёрные обычно переплетали шнурок и обвязывали его вокруг запястья, и повсюду, где собиралось много чёрных, они обменивались таким жестом: «Власть чёрным!» Рукопожатий разных было шесть-семь. Это было примерно во времена Хьюи Ньютона и прочих. Но у тех, кто лазил по зарослям, у грантов, в общем, среди лучших друзей были белые ребята. Не было никакого расизма между ними и нами, ничего подобного. Такие дела творились в основном в тылу. А в джунглях все были равны. Расизма в джунглях не бывает. Мы спали все вместе, ели все вместе, дрались все вместе. Куда ещё ближе?

Я знал одного парня. Мог сказать, сколько раз в день он пописать ходил ― вот как хорошо его знал. Мы были реальными друзьями, понял? ― друзьями. Он был сицилиец, и я постоянно его подкалывал: «Слышь, как думаешь ― меня в семью возьмут, когда мы отсюда выберемся?» И так близко мы с ним сошлись, что он мог стать мне братом, но… Погиб он.

Я просто не могу… Иногда, понял?… Каждый раз, как говорю об этом, просто душа болит. Но с тех пор как стал ходить на эти собрания… Я думал, что никто меня и слушать не хотел. Но те ребята, они меня выслушивают. И если это чем-то мне помогает, то мне это нужно. Меня ведь так воспитывали, так говорили: «Если тебе что-то нужно ― сам добивайся». Именно это я и пытаюсь делать сейчас.

Когда меня призвали, я сказал себе: «Я поеду во Вьетнам помогать тамошнему народу выбраться. Все этого хотят». Но когда я туда попал, я подумал: «Сучары эти из АРВ отлёживаются в тылу, пока мы тут воюем».

Пока я был там, мой брак распался. Рухнул напрочь… Я вернулся домой и почувствовал, как он рушится. Я сказал: «Я понимаю, что я теперь не тот. Я не тот школьник, каким ты меня знала». Я в неё ещё в школе влюбился. Всё стало не так. Я сам изменился напрочь. Вспыльчивый стал. Да что там — озверел совсем. Иногда я захаживал в бары. Выпью стаканчик, тут кто-нибудь меня сынком обзовёт, и я сразу же рвусь с ним драться. Я ведь сражался целый год, вернулся в Штаты, а он после этого говорит, что я пацан. Ну чего ещё надо, чтоб заслужить уважение?