Ал Сантоли - ВСЁ, ЧТО БЫЛО У НАС

Не скажу даже, повезло мне или нет. Иногда мне кажется, что лучше бы я просто попёр себе напролом и погиб вместе с друзьями. Я там всё повторял: «Я сплю и вижу сны. Когда-нибудь я проснусь. Я проснусь». Но я так и не проснулся.

Меня мучают кошмары и испарина. Иногда я потею просто по-зверски. Жена говорит: «Что с тобой?» Обычно я придумываю чего-нибудь. Я ни разу не рассказывал о таких снах жене, потому что ей ведь не понять, понял? Она ведь всю жизнь на гражданке, и как ей это понять? Вот с кем я могу разговаривать, так это с ребятами из группы ветеранов или другим солдатом, прошедшим Вьетнам.

Например, устраивают они тут авиапраздник над берегом озера. Вчера я услышал — реактивный самолет летит. И звук мне послышался такой, как будто он бомбу сбросил. От этого снова глюк случился, вот что такое для меня смотреть на эти самолеты, потому что когда я чувствую, что скоро глюк найдёт, то я не знаю, что могу натворить. Поэтому я и сказал своей старухе: «Не, не пойду. Ты ― иди. А я не пойду». И не сказал ей почему. Отмазку придумал типа «хочу у матери дом покрасить».

Когда я вернулся в Штаты, меня отправили в Форт-Нокс. Мне оставалось несколько месяцев добить, вот меня и определили в похоронную команду. Тошнотворное дело, понял? Такую гнусь в этой армии США придумали — так они, к черту, всё обустроили. Там давался залп из двадцати одной винтовки холостыми, горнист был, почётный караул, ты при этом складываешь флаг с гроба и отдаёшь его матери или ребёнку, а офицер при этом говорит: «Нам очень и очень жаль, что ваш сын погиб, защищая свою страну». Понимаешь, я там был вместе с парнями, которые во Вьетнаме ни разу не были. Прямо перед похоронами они обычно расслаблялись, пиво пили, смеялись, почти перед самыми похоронами ― смеялись и хернёй страдали, а потом говорили чего-нибудь вроде этого родным убитого парня, которым приходилось переживать такую скорбь.

Однажды мы поехали в Пайксвилль, что в штате Кентукки. Родные сказали, что наше присутствие — лучше всего того, что они сами могли бы когда-нибудь сделать для сына. Они пригласили нас поужинать. В основном они были из Аппалачии. Пригласили нас к себе, мы поели, вот и всё. Но они просто не понимали… Я им ничего не сказал. Если бы пришлось, я бы сказал им: «Что было, то прошло».

А сейчас я одно могу сказать: помилуй молодое поколение.

Луис Мартинез

Командир группы

Объединенный взвод морской пехоты США

Дананг

Июль 1970 г. ― июль 1971 г.

Я был в объединённом взводе. Одиннадцать-двенадцать морпехов и флотский санитар. Мы работали в деревнях и поселениях вдоль шоссе номер 1.

Когда я приехал, мы провели пару недель в Дананге на курсах для объединённых взводов, где нас обучали вьетнамскому языку, культуре и подобного рода вещам, чтобы мы не наделали ничего такого, что разгневало бы крестьян. Определённые такие мелочи, типа как ставить ноги, когда сидишь, к чему они относятся серьёзно. С моей точки зрения это был вопрос выживания, потому что я считаю, что пока тебе удается людей уважать и проявлять к ним такое же отношение, какого ожидаешь к себе самому, можно надеяться, что если вьетконговцу придёт в голову что-то нехорошее, от тебя вспомнит, и у тебя будет больше шансов выжить.

А вьетконговцы ведь победили, да? Они всегда владели ситуацией. Мы же были так, гости. Американцы были этакие бравые вояки, «ганг-хо». А вьетнамская философия выглядела так: «Ну ладно, а мы тут посидим пока. Вы там идите и занимайтесь своими делами, но мы в героев играть не намерены. Нам ещё жить надо». Непросто было донести это до некоторых молодых, которые туда прибывали, до зелёных солдатиков. «Да не разыскивай ты мины-ловушки, не пытайся геройствовать, потому что добьёшься лишь того, что тебя убьют. А как только ты помрёшь, всем будем на это наплевать. Жизнь будет идти своим чередом».

Латиноамериканцы в морской пехоте ничем не отличались от всех прочих. Когда вокруг тебя война, все зелёного цвета. Иногда по радио вооружённых сил передавали программы на испанском, где играла пуэрториканская музыка. Остальные это слушать не хотели. Они думали, что это вьетнамская музыка или что угодно ещё, для них непонятное.

Помню, когда я лежал с ранением в госпитале, я читал один журнал, где для каждого штата отводилось место, где можно было чего-нибудь написать о том, из какого ты города, посмотреть, кто там уже отметился. Ну, я нашёл Огайо, сам там написал. Потом нашёл «Пуэрто-Рико» и собирался написать в разделе для тех, кто из Баямона. Кто-то там уже написал: «Спанцы грёбанные, чего не пишете на английском, чтоб нам понятно было». Я был поражён. Лежу вот в госпитале. И я написал: «Если я достоин сражаться и умирать за эту страну, я достоин писать или говорить так, как мне угодно». И мой друг из англосаксов сказал: «Слышь, а классно ведь. Мне понравилось». В общем, с ним я мог дружить, потому что не могу, повторю ещё раз, делать обобщения по поводу умонастроений всех и вся.

Однажды мне рассказали, что от 25 до 35 процентов пуэрториканцев, служивших во Вьетнаме, погибли или получили ранения. Знаешь, мне стало от этого больно. Бог ты мой, столько народу.

Когда я вернулся из Вьетнама, у нас на базе были такие, кто не знал английского. И я старался таким помогать. Мне кажется, в морской пехоте в людях вечно страшный дефицит. Есть у них отличные пиаровские штучки, да что угодно есть. Но когда видишь там пацанов, которые читать совсем не умеют, бедолаг, которые о себе самих позаботиться не в силах, и они попадают в такие обстоятельства, господи… Начинаешь об этом задумываться. Я-то был из тех, кто гордится службой. Когда был маленький, читал про историю морской пехоты. Я все книжки про морпехов прочитал, серьёзно. И я всегда хотел стать морпехом. Потому и пошёл туда, когда меня призвали после колледжа.

О колледже я был не больно высокого мнения. В общем, я хотел стать учителем, но решил, что в вооружённых силах смогу что-то сделать по-геройски: «Да вы только гляньте на меня. Я ведь что-то да сделал». А это совершенно неправильно. Я полагал, что надо что-то испытать, чтобы понять. Я всегда подумывал о том, чтобы написать книгу. И именно поэтому я вёл дневник и всё такое. Но испытывать что-то на себе не обязательно. Можно книгу прочитать и, если ты достаточно восприимчив, если у тебя хватит интуиции, то сможешь что-то извлечь для себя и из этого. Можно обойтись и без личного военного опыта. В общем, я отправился туда вроде как за приключениями.

Добровольцем в Нам я не вызывался. Меня туда отправили как обычного солдата. Они больше сил затратили, больше миллиардов долларов вложили, чтобы убить одного-двух вьетконговцев, чем тратят на разрешение проблем в наших городах, которые надо перестраивать. Столько всего нужно сделать в сфере образования, во всех сторонах жизни. Я считаю, что если мы получше сосредоточимся на развитии тех возможностей, что у нас есть, для нашей страны будет намного лучше. Мы ведь, как и раньше, любим свою страну. И если мы не соберемся нахрен ― есть миллиард китайцев, что трудятся подобно муравьям. И если мы не сумеем объединиться со всем миром, если не сможем наладить отношений с другими, то, ясное дело, в очень скором времени уже не сможем оставаться влиятельной страной.