Евмен Доломан - На безымянной высоте

«Тридцатьчетверки», что притаились в Вишняках, молчат, батарея семидесятишестимиллиметровых пушек пока тоже молчит.

Я, ковыряя себе окоп, успел посчитать это звериное стадо: восемнадцать. Крепенький кулак, ничего не скажешь. Если бы рванули на наш батальон — кто знает, чем бы все это для нас закончилось. Разумный дядька, этот капитан Походько, сумел сразу такую позицию выбрать, что лучше поблизости и не отыщешь.

Колонна, посылая время от времени в нашу сторону «гостинцы», уже прошла высоту и отдалилась к Вишнякам. То ли показалось, то ли в самом деле я уловил тугим ухом чей-то голос. Оглядываюсь: по неглубокому ходу бежит ко мне Байрачный и грозит кулаком, что-то, наверное, выкрикивает, но я не разберу, что именно. Остановился, грудь ходит ходуном, на смуглых щеках проступают желваки. Сердитый. Я показываю на уши руками, мол, ничего не слышу. Он в сердцах сплюнул — побежал дальше, на тот фланг, что поближе к дороге. Смотрю туда, а из леса потянулась длинная вереница бронетранспортеров, бензовозов, автомашин — с тентами и без них, на прицепах — кухни, пушки, тяжелые минометы.

Наши пэтээровцы ударили по этой колонне бронебойными. Сразу же несколько машин задымило. Я рад, что звон в голове исчезает. Я уже слышу.

— Там до черта народа! — отрывая бинокль от глаз, замечает Байрачный. — Разворачивают машины и отходят назад, в лес… Ну, увидим, что они замышляют… Нужно быть готовыми ко всему. Не думаю, чтобы они отказались от попытки прорваться кратчайшим путем на Львов, не думаю. — Он покусывает только что сорванный стебелек пырея, а потом, ни к кому не обращаясь, спрашивает: — А как с патронами?

— Да уже добрую половину расстреляли.

— Это только пулеметчики или и автоматчики успели? — посматривает Байрачный на меня, потом на Орлова.

— Отставать нам не с руки, — хотел полушуткой отделаться Орлов. Но, встретив холодный взгляд ротного, добавил: — Правда, молодые из коломыйского пополнения еще не очень натренировались бить короткими очередями… Разок ударит — полдиска как и не было…

— И все — мимо, — качает головой Байрачный.

— Да и такое еще случается, — отвечает Орлов.

— Передайте всем: огонь вести только прицельный! — Байрачный глянул на часы: — Нужно патроны беречь!

— Как полезет эта орава, — отзывается Губа, — разве будешь думать об экономии…

— Обязан думать! — строго бросил ротный. — Гаршин пошел в Вишняки за снарядами еще с утра. Да, видно, оттуда сейчас нелегко выбраться…

Из Вишняков, куда полезли немецкие танки, послышались разрывы снарядов.

— Похоже на то, что они все-таки напоролись на нашу засаду, — приложив к глазам бинокль, посматривает в ту сторону Байрачный.

На околице села клубится черный дым. А канонада не стихает. Наверное, противнику искать другого пути на Львов не с руки. Какая гарантия, что и там его не встретят? Вот он и решил во что бы то ни стало пробиться через это село. Стрельба продолжается…

Опустив бинокль на грудь, Байрачный резко поворачивается к нам. В его черных цыганских глазах мелькают злые огоньки:

— Чего здесь собрались, как на перекур! Ну-ка марш в свои окопы! Следите внимательно за тем перелеском, — кивает головой на север. — Немцы там к чему-то готовятся… Следите! — И пошел узеньким ходом сообщения на КП комбата.

Я углубил свой окоп, выдолбил в передней стенке внизу глубокую нишу. Там достать сможет лишь прямое попадание.

Губа посмотрел и говорит, криво усмехаясь:

— Теперь как привалит тебя в этой дыре, то наверняка уже не выкарабкаешься. Готовая могила.

— Не каркай, Николай. Без того тошно…

— А радоваться и в самом деле не из-за чего, — тянет тот по привычке. — Если вражеские танки сомнут наших в Вишняках, тогда и к нам придут. Ведь из Вишняков сюда прямая дорога — ни болота, ни крутых оврагов, ни непроходимого для танков леса. Прикатят и станут давить нас, как котят…

Он говорил громко, чтобы я услышал.

— Товарищ взводный, заткните ему глотку! — кричит Орлов из своего окопа.

— Пусть болтает, — говорю. — Нет ведь Пахуцкого, вот он и ищет собеседника…

У Николая окопчик никудышный, ленится сделать получше, вот и иронизирует над моим… А что наша судьба связана с судьбой «тридцатьчетверок», которые ведут бой в Вишняках, он прав. Но и мы сидим не с голыми руками: есть противотанковые ружья, гранаты и несколько бутылок с самовоспламеняющейся жидкостью.

Я второй раз сегодня — на этот раз уже тщательно — почистил свой ППШ, протер в рожках патроны, дал короткую очередь для пробы и, довольный тем, что он работает безотказно, повесил его на шею. Хотя голова все еще гудит, но я уже слышу, как из-под моих локтей на дно щели осыпается почва. «Еще повоюем», — утешаю себя, посматривая на тот перелесок, куда спрятался противник.

По цепи передают, что принесли боеприпасы. Выдают на левом фланге, в глинище. Это наш ближайший тыл, где расположился медпункт и хозвзвод. Посылаю туда Орлова. Но он что-то долго не возвращается. Иду туда сам.

В глинище людно, но стоит необычайная тишина. Я тоже ступаю осторожно, чтобы не нарушить ее. Около новеньких, еще не потемневших ящиков с патронами лежит на разостланной шинели старшина Гаршин… Теперь уже будут говорить: «Бывший старшина Гаршин…» Над правым надбровьем у него темнеет пятно запеченной крови.

— Хоронить его сейчас не будем, — капитан Походько говорит негромко, но так, что слышно всем, кто находится в глинище, — Похороним в Золочеве или во Львове, как положено, со всеми войсковыми почестями. Он это заслужил…

Вернувшись во взвод, я позвал командиров отделений и, раздавая им патроны, сказал:

— Пусть ни один патрон не пропадает даром, они нам очень дорого стоят… За них положил голову старшина Гаршин…

После долгого молчания Губа отозвался:

— Жаль… На нем держалась вся рота… Как же так, что мы его не уберегли?!

Возможно, Губа немного преувеличивает, как всегда, потому что есть командир роты, есть партийная и комсомольская организации, есть командиры взводов и отделений — они все вместе цементируют роту. Но Гаршин есть Гаршин. Бойцы слушались и понимали его с полуслова, как слушаются дети мать в большой и дружной семье. Если кто-то из новеньких недобросовестно выполнял ту или иную работу, Гаршин не наказывал, не отваливал ему внеочередные наряды, а, поговорив с провинившимся, отправлял его к боевым товарищам. Он как бы говорил: «Смотрите, ребята, то, что не сделал он, придется доделывать вам». Гаршин знал, что ребята быстро отшлифуют «корявого» и тот в следующий раз уже не станет отлынивать, слушая приказ или распоряжение старшины.

В Вишняках затихло, но еще добрый час мы чувствовали себя в напряжении, потому что не знали, чем все кончилось. Наконец докатывается по цепи, что из Вишняков вернулись начштаба Покрищак, связисты и комсорг батальона старшина Спивак. Он и рассказал нам, какая там произошла баталия: