Андрей Колесников - Путин. Человек с Ручьем

Именно Франсуа Олланд взял на себя роль главного переговорщика цивилизованного мира по естественным причинам: нападение на этот мир произошло в Париже.

Визит в Москву должен был стать для Франсуа Олланда не только завершающим, но и обобщающим. И, судя по всему, стал им.

Они вышли к журналистам скорее друзьями. Между тем остаться друзьями после такого рода переговоров было не так уж просто. Результат мог быть любым. Но Франсуа Олланду, похоже, пригодилось на этот раз именно то, за что его ругают прежде всего выбравшие президентом соотечественники: мягкость и терпимость.

Внешняя политика Владимиру Путину, конечно, нравится больше, чем внутренняя. Ну как — нравится… Это же на поверхности. Ему интересно заниматься внешней политикой. Потому что, по его, наверное, собственному представлению, он все про всех знает. Чьи-то ходы, вопросы и ответы может просчитать намного вперед, как ему представляется, я думаю. И по этой причине и ответы его иногда предвосхищают вопросы — и это ему тоже не может не нравиться. Я думаю, что Владимир Путин уверен, что в вопросах внешней политики он очень компетентен. Ну и ему сейчас этим очень много приходится заниматься, в том числе и не в публичной сфере. Намного больше даже, чем в публичной.

Конечно, сейчас он каких-то поездок лишился в результате санкций и нынешних отношений с Западом. Но у него все равно много поездок, хотя, конечно, и не так, как раньше. Но это связано и с тем, что он везде уже был. Он уже ездит без особого удовольствия и от многого отказывается. От тех поездок и командировок, от которых можно отказаться, он, мне кажется, отказывается. По-человечески я это понимаю, и это совпадает с моими собственными ощущениями. Я же тоже начинал ездить в одно время, считай, с ним. И у меня ощущения точно такие же. Лишний раз куда бы только не поехать. Лучше не надо. Но если я еще могу сделать все, чтобы пропустить какую-нибудь «двадцатку», если туда лететь одиннадцать или пятнадцать часов, то он себе этого позволить не может. Но, впрочем, и для меня, когда я понимаю, что на «двадцатке» во Вьетнаме, возможно, будет встреча с Трампом, для меня тоже нет выбора: ну да, надо ехать, есть же великая газета «КоммерсантЪ»…

И там они хотят встретиться и вроде уже договариваются обо всем, но потом американцы там грубо себя ведут, допустим, и они не могут решить, строго говоря, кто к кому поедет. И это в пределах не то что одного города или одного микрорайона, я бы сказал, а в пределах одного квартала. Но здесь принципиальнейший — якобы — вопрос возникает: либо мы к вам, либо вы к нам. И дальше начинается вот эта дипломатическая история, которая приводит к тому, что они не встречаются. А Путин же понимает, что вопрос, скажем, с КНДР без него вряд ли решится. И это видно, что не хотят решать его без России. А для них это краеугольный вопрос, вопрос не только внешней или внутренней, а вообще любой политики. Ну и Путин пожимает плечами: не хотите — как хотите. Да все равно они придут. Хотя я, например, думаю, что и без него может решиться.

И это тоже элемент игры на мировой арене. И ему интересна, конечно, эта игра. И он играет в нее, безусловно.

Но внутренняя политика тоже все же в каком-то несчастном виде существует. Хлопот-то все равно много.

Реальная политика уже второй год как вышла из-под ковра, поднялась сначала над паркетом, потом взошла над плинтусом и наконец свечой взмыла в небо, где горят российские пассажирские лайнеры и истребители. Поэтому и на пресс-конференции никто из двоих особо не выбирал выражений, хотя поначалу Владимир Путин вроде и попробовал:

— Те, кто применяет в отношении террористов двойные стандарты, использует их для достижения своих политических целей, ведет с ними преступный бизнес, играют с огнем. История показывает, что такие действия рано или поздно выйдут боком самим пособникам.

С другой стороны, выбирай — не выбирай, а все равно понятно, что говорил он про Турцию и ее настырного лидера Реджепа Тайипа Эрдогана.

Франсуа Олланд, в свою очередь, говорил прежде всего про Сирию: надо создать коалиционное правительство на переходный период, который «должен привести к принятию новой Конституции, к выборам, в которых будут участвовать все политические фракции, группировки и члены диаспор».

— И конечно, Асад не может играть никакой роли в будущем этой страны, — бодро заключил Франсуа Олланд, и стало ясно, что, о чем бы ни говорили эти люди почти три часа, все равно есть настолько дорогие сердцу и уму каждого истины, что о главном они не договорятся…

Вопросы французских журналистов были предсказуемыми (как, без сомнения, и российских). Французская журналистка сразу спросила Владимира Путина, признает ли он, что «тот факт, что господин Асад остается сейчас у власти, мешает достижению общих целей».

— Договорились ли вы о том, по каким группировкам необходимо наносить удары, а по каким — нельзя? — задала она еще один мучающий ее вопрос.

И на что она рассчитывала? На то, что Владимир Путин скажет что-нибудь отличное от того, что он говорил по этому поводу раньше? Что Башар Асад должен уйти для достижения общих целей и что он, Владимир Путин, за ужином наконец понял это?

— Я считаю, что судьба президента Сирии должна всецело находиться в руках сирийского народа, — ответил российский президент.

Впрочем, кое-что он все-таки сказал:

— Мы все считаем, что успешно бороться с террористами в Сирии невозможно без наземных операций, а никакой другой силы для проведения наземных операций в борьбе с ИГИЛ, «Джебхат ан-Нусрой» и прочими террористическими организациями, кроме правительственной армии Сирии, сегодня не существует.

Это прозвучало даже как попытка оправдания того, что Владимир Путин так держится за Башара Асада (и, конечно, наоборот).

— В этой связи, — продолжил российский президент, — я считаю, что армия президента Асада и он сам являются естественными союзниками в борьбе с терроризмом. Есть там, наверное, и другие силы, которые говорят о своей готовности бороться с террором. Мы сейчас пытаемся установить с ними отношения, с некоторыми уже установили, и мы готовы будем поддержать и их усилия в борьбе с ИГИЛ и другими террористическими организациями, так же, как мы поддерживаем армию Асада.

Тут российский президент отступил на полшага — прежде всего от сирийского президента.

— И мы договорились, — добавил Владимир Путин, — о том, что, так же как с некоторыми другими странами региона, будем обмениваться информацией о том, какие территории заняты здоровой частью оппозиции, а не террористами, и будем воздерживаться от того, чтобы наносить туда наши авиационные удары.

И договорились, он сказал, даже о том, что будут обсуждать, куда следует наносить эти удары.