Андрей Жариков - Солдатское сердце

Зазвонил телефон. Жуков поднял трубку и через несколько секунд ответил:

— Хорошо, выезжаю. — Бросив взгляд на генерала Минюка, маршал приказал: — Готовьте карту Южного направления. Вызывает Верховный Главнокомандующий.

Генерал-полковник Конев сидел за столом и строго смотрел на Петра Клокова из-под белесых бровей. На худощавом лице нервно играли желваки.

Клоков подробно докладывал о гибели семьи Косенко.

— Сколько лет дочери? — перебил его командующий фронтом.

— Не более четырнадцати, — ответил Петр. Конев позвал адъютанта:

— Соломахин! Отведите старшину к нашим кадровикам и скажите, чтоб направили его в военное училище. — Посмотрев на Клокова, он коротко бросил: — Спасибо, можете идти! Я сообщу Жукову.

Уже на следующий день, добравшись на попутных машинах, Петр был в Москве. В предписании было сказано, что он должен явиться в Пензенское противотанковое артиллерийское училище 1 января. Целых десять дней в резерве. Хорошо бы заехать на родину в Сосновку. Но в документах нет отметки. Решил сходить к коменданту города и попросить разрешения на заезд в Тамбовскую область. Прежде чем зайти к дежурному комендатуры, Петр не случайно снял в коридоре шинель. Орден Ленина на груди и доводы, что уже четыре года не был дома, повлияли на майора. Клоков получил десять дней отпуска и проездные документы до Тамбова, но воспользоваться ими не пришлось. Поезд уходил только ночью, а Петр выехал в полдень товарным составом, устроившись в теплушке с командой охраны эшелона.

В теплушке было жарко и пахло распаренным березовым веником, как в бане. Чугунная печурка, наполненная углем, раскалилась с боков до багрового цвета. Чайник на ней клокотал, из носика валил пар.

— Вот где рай солдатский, — улыбаясь, сказал Петр, входя в теплушку. Он сбросил с плеча вещевой мешок. — Надеюсь, не прогоните фронтовика?

— Ну, если фронтовик, да еще с документами, то гостем будешь, — ответил сержант не очень приветливо, застегивая ворот гимнастерки.

Петр осмотрелся: в полумраке заметил у стен вагона нары в два яруса, солдатские одеяла серого цвета, подушки. А когда пригляделся, увидал и спящих солдат на нижнем ярусе. В другой стороне стоял грубовато сбитый из досок стол, в углу — резной отделки шкаф, два плетеных кресла и ящики из-под снарядов, заменяющие стулья.

— Что, не нравится наша походная казарма? — спросил сержант, приглаживая назад смоляные волосы. — Вот так и «воюем». Шкафчиком любуетесь? Это трофей. На какой-то разбитой станции нашли.

Сначала Петру показалось, что сержант хвастается своей счастливой судьбой. Тепло, уютно, чаек кипит, служба не опасная, чего же больше?

— Ну, давайте познакомимся, — предложил старшина Клоков и назвал свою фамилию, а потом из бумажника достал документы. — Вот доказательство, что я не шпион.

— Гм, — улыбнулся сержант, рассматривая удостоверение.

Клоков повесил шинель на гвоздь, подошел к единственному небольшому окошечку. Сержант опять издал звук «гм».

— А я Мамонтов Иван. Не узнаешь?

— Племянник Дмитрия Никитича, нашего директора лесхоза? — удивился Клоков.

Встреча с Иваном Мамонтовым и обрадовала Петра и в то же время разочаровала. Такой здоровяк и не на фронте.

— А что слышно о Романе, тоже в теплушке катается? — спросил насмешливо Петр, развязывая вещевой мешок.

— Роман закончил Тамбовское артучилище и воюет где-то. А вот моего отца, — сержант запнулся, — недавно узнал, убили. Шестеро нас осталось, я старший.

— Ну, и куда везешь свою команду? На фронт?

Иван вместо ответа безнадежно махнул рукой.

— А, понимаю, секрет, — сказал Клоков.

— Какой там секрет. Сопровождали и секретные грузы. Одних «катюш» сколько отправили фронту. — Иван вздохнул. — А теперь сопровождаем уголь, как золото. Ты думаешь, в нашем родном городе одни макароны делают… Вот уголек отвезем, а потом кое-что фронту из Тамбова подбросим. А может, на Урал пошлют. Мне эта служба охраны — вот где! — Иван энергично провел ребром ладони по горлу. — Сколько рапортов писал, сколько ругался и просил, чтоб на фронт послали… Но я удеру, ей-богу, удеру! Пусть судят!

За столом сидел парень лет восемнадцати и что-то записывал в толстую тетрадь. Подняв голову, он тоже вмешался в разговор.

— Скажите, товарищ старшина, не обидно так вот? Под Сталинградом мне осколок в спину, у Тихвина пуля в руку, и все в вагоне. Вот посмотрите, — солдат указал на маленькое отверстие в крыше. — Это с самолета обстреливали нас. Двоих наповал, а мне в руку.

В разговоре о фронте да о партизанах, о глубоком тыле и о людях, которые обеспечивают фронт оружием, боеприпасами, техникой, одеждой и продовольствием, время пролетело незаметно.

Иван Мамонтов все что-то рассказывал, но Петр уже не улавливал, о чем шла речь. Проснулся оттого, что вагон стало дергать. В теплушке пахло дымом.

— Приехали, — сказал Иван. — Я попросил машиниста, он замедлит ход на станции, а ты не зевай, прыгай. Иначе утянет верст за десять, и не доберешься оттуда ночью.

Петр распрощался с Иваном, спрыгнул с подвесной подножки у вокзала и сразу же ощутил непонятную тоску. Представил себе скучную и вместе с тем тяжелую службу ребят, охранявших эшелоны в пути и на, остановках.

Как добраться до Сосновки? Пешком полсотни километров в морозную ночь не пройти. В городе никого. Петр дошел до главной улицы — Советской, но и она была пуста. В нерешительности постоял возле кинотеатра, думая, не возвратиться ли на вокзал, потом наконец решил идти к окраине города и ждать попутную машину. Мороз крепчал, щипал за нос и щеки.

На мосту через речку Студенец его остановили патрули — курсанты артиллерийского технического училища. Проверив документы, пожелали успеха в учебе. Только теперь Петр подумал, что мог бы попросить в отделе кадров послать его не в Пензу, а в Тамбов. Какая оплошность…

Он уже отошел далеко от моста, когда увидел позади автомашину. Вышел на проезжую часть, поднял руку. Машина оказалась санитарной. Водитель, открыв дверь, сказал весело:

— Повезло тебе, пехота. Патрули наказ дали подбросить тебя до Сосновки. А нам, браток, это крючок в двадцать километров.

— Ладно, — сказал офицер, сидевший рядом с водителем, — залезайте и ложитесь спать. Кто же подвезет фронтовика?

В окошечки, покрытые толстым слоем инея, ничего не видно. В санитарной машине тепло, широкие лавки, две шинели с петличками военных летчиков — словом, условия подремать неплохие. Петр, как бывалый фронтовик, догадался, что машина принадлежит авиационной части. Вероятно, где-то аэродром дальней авиации и на этом санитарном автобусе привозили в тамбовский госпиталь больных или раненых воинов. Не так уж далек фронт от родины Петра — Сосновки.