Андрей Жариков - Солдатское сердце

Проезжая мимо ореховой рощи в длинной балке, Георгий Константинович заметил возле кустарника большое скопление пушек. Приказал водителю подъехать к артиллеристам.

— Это что за выставка? — спросил он, не дав доложить подбежавшему к машине офицеру.

— Мой полк прибыл в указанный район, а меня в лес не пускают, негде поставить пушки! — отрапортовал майор. — Вот и спорим.

— Что же вы, товарищ майор, — резко сказал маршал, — первый день на фронте? Наломайте веток, закройте орудия, замаскируйте полк. И нечего спорить! Спорят кумушки у колодца.

Рокоссовский вышел из машины и подозвал к себе офицера из подъехавшей сопровождающей группы.

— Останьтесь здесь, проверьте весь лес, хорошо ли замаскированы войска. Предупредите командиров дивизий: полностью исключить движение днем по открытой местности, никаких занятий в открытом поле!

Жуков, услышав, о чем говорил Рокоссовский офицеру, дополнил:

— Вызывайте сюда командующего артиллерией фронта. Пусть он сам займется этим.

Осматривая позиции противотанковой артиллерийской обороны, Жуков и Рокоссовский обошли противотанковые рвы, траншеи и ходы сообщений, поинтересовались, где установлены мины, надежно ли укрыты и способны ли быстро занять оборудованные позиции отряды заграждений и противотанковые резервы.

Оба они отличались друг от друга не только по характеру, но и внешне. Жуков скуп на слово и улыбку, редко шутил, взгляд пристальный, в движениях нетороплив. Всегда строг. Предельно точен во времени. Он не терпел возражений, хотя не было случая, чтобы кого-то поспешно за малейшую провинность отдал под суд. Спорить и доказывать свою точку зрения, не имея веских доказательств, редко кто из его подчиненных решался.

Рокоссовский высокий подтянутый, лицо улыбчивое, любил шутить с равными и подчиненными, подкупал своей необыкновенной простотой в отношениях с людьми и умением быстро расположить собеседника к откровенному разговору. Константин Константинович презирал высокомерие и не любил, когда ему угождали. Как все генералы, он ходил в столовую штаба фронта, а когда торопился, садился за столик поближе к раздаточной и громко звал: «Маша, покорми побыстрее!» Официантка тут же бежала на кухню и несла командующему по своему усмотрению и первое и второе.

Неприхотлив к пище был и Жуков. Он обедал и ужинал, когда позволяло время, а часто обходился наспех бутербродом. Если садился за стол, то спрашивал у своего постоянного повара Николая Баталова.

— Ну, что можете предложить?

В тот раз обедали в одной из дивизий.

— Есть гвардейский борщ? — спросил неожиданно Георгий Константинович, когда закончил разговор с командиром дивизии.

Командир дивизии растерялся:

— Мы приготовили обед в штабе. Это не так далеко, — он посмотрел на генерала Рокоссовского, ища у него поддержки. — Обед обещаем хороший.

— Хороший обед будет после войны, — ответил Жуков. — А пока давайте какой есть.

Ужинать пришлось уже в штабе соседнего фронта — Воронежского, где в качестве представителя Ставки находился Василевский. Обстановка там назревала не менее сложная. По данным разведки, противник готовился к мощному удару. План гитлеровского командования незамысловат: нанести мощные удары с двух сторон и отрезать советские войска, а затем в образовавшийся широкий проход ввести танковые войска и двинуться в сторону Москвы…

Заместителю Верховного нужно было окончательно согласовать вопросы взаимодействия двух фронтов и вместе с начальником Генерального штаба решить, как использовать резервы, если противник сумеет прорвать нашу оборону.

К приезду Жукова в штаб Воронежского фронта прибыл командующий Степным фронтом генерал-полковник Конев. Маршалу нужно было с ним поговорить, посоветоваться. Хорошо укомплектованный, сильный Степной фронт разместился глубоко в тылу Западного и Центрального фронтов. Он был надежным щитом на случай прорыва противника. Войска находились в готовности к отражению противника и к выдвижению вперед для развития успеха.

В тот вечер Жуков и Василевский вместе с командованием фронтов выработали план: как только станет известно о переходе противника в наступление, не дожидаясь начала его артиллерийской подготовки, самим нанести мощный удар артиллерией и авиацией, подавить живую силу и огневые средства врага в момент выдвижения и заставить его или отказаться от наступления, или начать наступление ослабленными соединениями.

Решив все вопросы, маршал Жуков возвратился в штаб Центрального фронта.

Еще днем, рассматривая карту, на которой было обозначено размещение войск фронта, а сбоку вписано общее количество боевой техники у противника и у наших войск, Жуков сказал:

— Не мало! С таким количеством танков, — маршал подчеркнул карандашом цифру, — драться можно. Но для развития успеха… — Георгий Константинович тут же позвонил командующему Степным фронтом генералу Коневу: — Не обессудь, Иван Степанович, но немного коробочек (так по телефону называли танки) я у тебя заберу, если у Ватутина будет туго.

Конев начал было возражать, но Жуков настойчиво повторил:

— Если будет надо!

4 июля ночью Георгий Константинович разговаривал по специальному телефону с Василевским, который находился в штабе Ватутина. Василевский передал, что войска ведут бой с передовыми отрядами в районе Белгорода и что пленные подтверждают переход противника в наступление на рассвете 5 июля.

— Как было предусмотрено, — сказал Василевский, — готовимся к артиллерийской и авиационной контрподготовке.

Маршал Жуков тут же пошел в хату, где находились командующий Центральным фронтом генерал Рокоссовский и начальник штаба фронта генерал Малинин. Склонившись над столом, офицеры чертили графики и схемы. Командующий и начальник штаба стояли у раскрытого окна.

— Что нового? — спросил Жуков.

— Ночью не начнут, — уверенно ответил Малинин. — И авиация и танки ночью слабы.

Жуков с почтительностью относился к рассудительному, спокойному, хорошо подготовленному теоретически и обладающему большим опытом работы в штабах генералу Малинину, не раз убеждался в его безошибочных, основанных на расчетах и фактах, прогнозах.

— А когда?

— На рассвете, — ответил генерал.

— Ночь-то какая, а? — сказал Рокоссовский.

— Напоминает она мне, Константин Константинович, ту ночь, когда ты вел свой корпус в сорок первом навстречу противнику. Помнишь? — спросил Жуков.

— Еще бы, — ответил Рокоссовский. — Вот тогда бы нам на каждый корпус сотню «Т-34» и самоходных орудий…

— У тебя в корпусе было не меньше единиц, чем сейчас в двух танковых армиях…

— Вот именно, Георгий Константинович, были «единицы», а не боевые танки. Слабы старые машины.