Валерий Воскобойников - Утренние колокола. Роман-хроника

Маркса Фридрих не встречал, но столько за эти месяцы он наслышался о Марксе историй и даже легенд, что описал его в поэме самым отважным из грешников:

«Христианскую героическую поэму» Фридрих издал тоже анонимно. Газеты разных городов цитировали ее не раз, а в одной из статей писалось, что «новейшие богословские смуты ныне используются и поэзией».

С весны многие из берлинских друзей стали называть себя «Свободными».

– От короля мы свободы не дождемся, это теперь ясно, – говорили Бауэры, – и мы освободим себя сами. Важно в собственном сознании отменить государство, церковь и брак – и станешь свободным. Если каждый сделает, как мы, свобода придет сама, ее не надо будет отвоевывать от короля.

Эта мысль опьянила многих.

Так просто: чувствуй себя свободным в своем сознании и ни с кем не воюй.

Нагрузившись пивом и грюнебергером, вечером они ходили обнявшись по улице, распугивая филистеров. А потом останавливались у какого-нибудь роскошного дома и кричали:

– Мы свободны! Господа, вы слышите, мы свободны!

Конечно, если к ним спешила полиция, они быстро исчезали.

Фридрих напечатал такую корреспонденцию:

«Члены кружка „Свободных“ официально, по личным заявлениям выйдут из церкви, чтобы отказаться от чуждых традиций и обязанностей».

И это в тот момент, когда король пытался соединить с церковью все государственные учреждения.

– Теперь мы им покажем, этим господам филистерам! – гордился корреспонденцией Эдгар, словно сам написал ее.

А Фридрих пришел как-то раз к Штехели и стало ему скучно.

– Давай оденемся в женское платье. А дамы наши наденут сюртуки. И мы пройдем по Фридрихштрассе, – предлагал Эдгар.

– Ну и что мы этим докажем? – серьезно спросил Фридрих.

– Во-первых, что полностью освободили женщин. Они ходят в чем хотят, и мы их приветствуем. Мы пройдем мимо церкви в час службы и будем кричать петухами или курами. Характер нашего времени – революция. И надо отделывать филистера любыми способами.

Все это было забавно для одного раза, но если каждый вечер устраивать балаганы и нагружаться пивом – сам превратишься в филистера.

«Свободные» козыряли друг перед другом своим неверием, но церкви и государству от этого не становилось хуже.

Их скандалы развлекали полицию. Свободу для нации петушиными криками не завоевывают, – это Фридриху стало ясно в тот вечер, и с тех пор он встречался со «Свободными» все реже.

Это были уже не те младогегельянцы и члены «докторского клуба», которые два года, даже год назад, привлекали своими острыми, смелыми идеями внимание всех ищущих немцев. Маркс, Руге склонялись к конкретной политической борьбе, и Энгельс начинал понимать их правоту. Многие же из бывших младогегельянцев, те, что называли себя «Свободными», играли в отрицание государства, семьи и церкви, но все их сумасбродства были лишь игрой молодых, не вполне серьезных людей.

…Где-то вдали оставались братья Греберы, готовящиеся принять сан пастора. А всего лишь три года назад Фридрих доверял им в письмах свои тайны.

Литераторы «Молодой Германии» тоже отстали, он ушел и вперед их.

А теперь и «Свободные», дружбой с которыми Фридрих дорожил еще месяц назад, тоже начинали отставать.

С «Молодой Германией» и Гуцковым Фридрих распрощался навсегда после статьи, которую написал для Руге в «Ежегодники». А ведь казалось еще недавно они были властителями дум…

«Отошла в прошлое „Молодая Германия“, пришла младогегельянская школа, Штраус, Фейербах, Бауэр; к „Ежегодникам“ привлечено всеобщее внимание, борьба принципов в полном разгаре… и политическое движение заполняет собой все, а добрый Юнг все еще пребывает в наивной вере, что у „нации“ нет иного дела, кроме напряженного ожидания новой пьесы Гуцкова, обещанного романа Мундта, очередных причуд Лаубе» – так писал он, и этих строк ни Гуцков, ни Юнг, автор книги о «Молодой Германии», простить ему не могли. Отношения с «Телеграфом» были прерваны.

Еще в декабре Эдгар говорил несколько раз радостно:

– Скоро у нас будет своя газета, и тогда уж мы запишем!

Проходило несколько дней, и он снова повторял таинственно:

– Переговоры прошли успешно. Главные пайщики – буржуа из Кельна. Фабриканты, основатели железных дорог, пароходной компании. Им тоже кое-какие свободы нужны, ну и немного политики.

– Но при чем тут мы? – удивлялся Фридрих.

Эдгар посмеивался все так же таинственно.

– Эти господа не догадываются, кого они привлекают в редколлегию. Мой брат, Маркс и наш зять, Рутенберг, ты видел его в погребке у Гиппеля, уволен из учителей гимназии. И еще Гесс – странный малый.

Чем странен Гесс, Фридрих никак не мог добиться от Бауэра.

– Не наш человек, – объяснял лишь Эдгар, – соединяет коммунизм с богом. Прочитай статью его в «Атенее» – поймешь.

Фридрих прочитал статью Гесса и не понял. Статья была довольно обыкновенная, какие писали здесь они все.

– Первого января выходит наша газета, – сообщил наконец Эдгар.

«Рейнскую газету» и правда сразу стали читать многие. Статьи были в ней необычно смелы.

И немедленно и сам Эдгар, и маленький Мейен, и Штирнер, и «папаша» Кеппен написали по нескольку статей. Фридрих тоже приложил свои. Скоро они стали главными берлинскими корреспондентами.

Бруно Бауэр в те зимние месяцы жил между Бонном и Кельном. Тогда он еще надеялся удержаться на кафедре в Боннском университете и одновременно делал работу в газете за своего зятя Рутенберга, который умел смело говорить, но, оказывается, совсем не умел работать.

– Что же ваш хваленый Маркс не пишет статей? – удивлялся Мейен. – Вы его так расписываете, словно он светоч мудрости, а он, оказывается, молчун.

– У его невесты болен отец, фон Вестфален, – стал было объяснять Эдгар.

– Ого, ваш дружок мечтает породниться с бароном? – удивленно, но язвительно проговорил Мейен. – А смельчак-то ловок!

Эдгар вдруг сделался мрачным.

– Вот что, Мейен. Это – ваша голова, а это – бутылка. Еще одно слово о Марксе, и они соединятся. – И добавил, уже помягче: – А фон Вестфален – один из самых передовых людей, чтоб вы знали.

Весной к Михаилу Бакунину приехал брат. Вместе с ним они переехали в Дрезден.

У них было несколько рекомендательных писем к местным аристократам. А одно из них – к издателю Арнольду Руге.

Руге как раз исполнилось сорок лет. В юности он участвовал в студенческом движении, и королевский суд приговорил его к пяти годам крепости. Некоторым крепость ломала жизнь. Но Руге по-прежнему судьбу свою держал в руках крепко. Уже в 1832 году он снова стал уважаемым членом общества – приват-доцентом университета города Галле. А еще через пять лет издал первый выпуск «Галлеских ежегодников». Теперь, после запрета в Пруссии, он переехал в Дрезден – столицу Саксонии. Но по-прежнему его «Ежегодники» читали во всех государствах Германии.