Владислав Микоша - Я останавливаю время

Пузырь парашюта тянул меня по полю, а я все бежал за ним, никак не успевая подтянуть и погасить. Наконец мне удалось это сделать. Я лежал, обняв парашют, а на склоне сопки дымил наш самолет. Жаль, пропал такой кадр. Но камера опять уцелела…

Первым прибежал ко мне летчик. На нем лица не было. Он уже говорил со мной на «вы»?

— Скорее уматывайтесь отсюда! Скорее и подальше! Вас здесь не было! Вы поняли?

Я понял: ему предстояла нелегкая задача. Я сел в свой «газик» и умотал…

…Через два года, вернувшись в Москву, я разбирал ящики в своем секретере, и среди разных бумаг нашел и эту:

Государственное Всесоюзное

Кино-фото Объединение

«СОЮЗКИНО»

Всесоюзный трест хроники

«Союзкинохроника»

Военный сектор.

22 сентября 1932 г. № 65

Москва, I-й Брянский пер. дом II

тел. Г-I 43–95.

Начальнику

научно-исследовательского

Института УВВС РККА

По личной договоренности с нач. штаба УВВС нами было получено от него разрешение на произведение киносъемок спуска на парашюте.

Спуск на парашюте снимается нами с целью удовлетворить запросы общественности, возникшей у нее к парашютному делу.

Снятый материал будет помещен во Всесоюзный СОЮЗКИНОЖУРНАЛ.

Посылаем к Вам т. Микоша договориться с Вами о месте и времени киносъемки спуска на парашюте.

Начальник Военного сектора

СОЮЗКИНОХРОНИКА

Детенышев

Тогда я так и не выполнил это задание — что-то помешало. Но судьба, наверное, была сильнее любых случайностей — и, предписав мне какое-либо испытание, обязательно находила возможность воплотить предначертанное…

Снова Москва. Я стою у открытого окна на втором этаже студии. Вдали башня с часами Киевского вокзала. Одиннадцать тридцать. В граненом стакане на подоконнике букет сирени. Во дворе осветители тянут, наматывая на катушку, длинный кабель. У «эмки» стоит Иосилевич и нервно курит «Казбек», дожидаясь, пока шофер подкачает баллон. В синем небе над башней пролетел самолет. Гул его мотора перебил визгливый гудок маневренного паровоза.

Я невольно вспомнил встречу челюскинцев во Владивостоке — гудки, сирены, цветы… Берингов пролив, Чукотка, Алеутские острова, Камчатка, Сахалин, пролив Лаперуза, Сангарский пролив, Японское море. Да, есть что вспомнить!

Вдруг меня кто-то сильно обнял… Я обернулся:

— Вася, дорогой! Какими судьбами?

Передо мной стоял, улыбаясь, Вася Василенко, наш саратовский комсомольский вожак.

— Угадай, зачем я здесь? Ну, если угадаешь, с меня ужин в «Метрополе». Молчишь, не знаешь! Я за тобой приехал. Мы уже в Саратове слышали о твоих приключениях на Дальнем Востоке… Поедем ко мне на студию — я теперь директор Нижневолжской кинохроники. Без тебя в Саратов все равно не вернусь. Ты ведь знаешь, какой я упрямый. Помнишь, как я отправил тебя в Москву в институт?

Да-да, конечно, я все помнил… И вот я снова в Саратове. У родных берегов Волги, среди старых школьных друзей. Вот Серега Соловьев, Юра Рыпалов, а Вити Белякова и Коли Кулагина нет уже в городе: один — инженер на водном транспорте, а другой плавает по морям-океанам. Как бы мне сейчас хотелось с ними поделиться рассказами о своих трансокеанских рейсах и путешествиях по Дальнему Востоку.

Однажды меня срочно вызвал к себе в кабинет Василенко.

— Я решил, что это серьезное задание могу поручить тебе. Так вот, слушай и не перебивай. На Каспии унесло на льдине в открытое море большую группу рыбаков. Ты будешь снимать их спасение. Думаю, что после «челюскинской эпопеи» это для тебя большого напряжения и особого труда не составит, так ведь? — Но тут раздался телефонный звонок.

— Алло! Да, Василенко. Алло! Ну, вот, прервали. Даже не шипит… — Вася раздраженно бросил трубку на аппарат. — Не будем терять времени, слушай меня внимательно, Летчик Казаков вылетел на выручку… Лети завтра утром в Астрахань, там с ним встретишься на аэродроме и полетишь вместе на спасение. Понял? Ни пуха ни пера!

Снова пронзительно зазвонил телефон, я пожал Васе руку, но ему было уже не до меня.

После недавнего случая в Спасске я, честно говоря, не испытывал особой тяги к новым полетам, но задание есть задание. И к тому же получаю я его от своего друга. Надо лететь.

В Астрахани я не застал летчика Казакова, не раз снимавшего со льдины унесенных в море рыбаков. Он оставил записку, что будет ждать меня в Гурьеве. Чтобы снова не опоздать, я тут же договорился с начальством, и мне выделили маленькую амфибию «Ша-2», знакомую по «челюскинской эпопее».

Своего ассистента Костю Лавыгина пришлось оставить в Астрахани — рейс был дальний, и запас горючего не позволял брать лишнего человека. Костя страшно обиделся, узнав от начальника аэродрома, что он — «лишний вес».

— Не грусти, Костя. Мы с тобой еще полетаем, а пока на-ка вот, захвати в гостиницу и жди меня там. Я скоро вернусь!

Я отдал Косте фуражку и кожаную куртку, надел меховой комбинезон, шлем с очками, положил камеру с пленкой на заднее сиденье и сел в самолет.

— Моя фамилия Сотников, — сказал мне долговязый молодой летчик, садясь с бортмехаником впереди меня.

— Контакт! От винта! Контакт…

«А где парашюты?» — подумал я, но спросить постеснялся, еще подумают — струсил.

Все шло хорошо, но, очевидно, в нарушение теории вероятности на мою долю было отпущено непропорционально большое количество происшествий, и особенно воздушных.

Мы блестяще взяли старт и тут же повисли над Волгой.

Волга разлилась на множество протоков, желто-ржавые джунгли проносились под крылом нашей летающей каракатицы.

Серая, пасмурная погода и унылый, однообразный пейзаж не предвещали ничего хорошего, радостного. Впереди перед моими глазами маячили два кожаных шлема, перетянутых тесемками очков, и низкий ветровой козырек из поцарапанного плексигласа.

Не успели мы пролететь и двадцати минут, как что-то со звоном отскочило от мотора и полетело в Волгу. Я увидел белый всплеск и круги на воде. Самолет бросило в сторону и стало кренить на бок. Пришлось камеру опустить вниз и прижать ногами. Руками я вцепился в борт амфибии. Я понял, что случилась непоправимая беда, но страха почему-то не ощутил. С каким-то непонятным интересом следил за тем, что будет дальше, будто это меня не касалось. Машина кренилась на левое крыло, быстро приближалась к Волге. Не успел я по-настоящему испугаться, как послышался сильный треск и скрежет. Какая-то непреодолимая сила меня прижала к сиденью… Надвинулись и просвистели желтой полосой камыши, рассекаемые нашей лодкой. В глазах потемнело. Моя голова очутилась между плечами пилота и бортмеха. Я почувствовал резкую боль в коленях. Наступила непривычная тишина. Вдруг я услышал, как молчаливый пилот и не проронивший до этого ни слова бортмеханик изысканно-красноречиво и громко выражают свои чувства. Я не в силах воспроизвести образность и живописность их языка. Это означало, что мы еще живы! У бормеха на лбу красовался огромный фонарь, и я, несмотря на трагичность нашего положения, не мог удержаться от смеха. А он решил, что кинооператор спятил от страха.