Владислав Микоша - Я останавливаю время

— Не по любви, уверяю вас. Бизнес — жестокая вещь. Я вынужден, иначе мое дело вылетит в трубу и я встану с протянутой рукой на Пикадили-серкус. Да-да, не улыбайтесь — капитализм прямо по Марксу!

…Наш караван шел через Атлантику в балласте. Корабли высоко сидели над водой. Качка была стремительной и немилосердной. Укачивало даже молодых матросов. Дул сильный встречный ветер. Капитаны беспокоились о топливе. Оно таяло, как снег, а ход сильно тормозился высокой волной.

Через семь дней пути несколько кораблей небольшого тоннажа повернули обратно, Капитаны решили, что при таком медленном ходе не дотянут до Нью-Йорка. Караван поредел. Теперь осталось девяносто семь судов. Справа и слева, впереди и сзади ныряли, глубоко зарываясь в волнах, корабли. Они шли правильными рядами, строго в кильватер друг другу. Мачты дальних прятались за серый зубчатый горизонт. Изредка появлялись сопровождающие нас небольшие военные суда — истребители, они то обгоняли нас, оставляя пенные узоры на волнах, то, зарываясь и кренясь круто на борт, шли близко-близко параллельным курсом, радуя нас хорошей возможностью поснимать их.

Мы с камерами наготове подолгу торчали на палубе в надежде на всякие неожиданности. Ветер стегал нас солеными брызгами океана, а мы, пряча от них оптику, тихо, незаметно для других тосковали по дому.

— А знаешь, что мне рассказал радист Джордж? Там, за этой взбудораженной массой воды на Манхеттене, светло по ночам, нет никакого блекаута, никаких шелтерс, а у небоскребов затемнены только верхние этажи, начиная с двадцатого. Это чтобы фашисты в подлодках не могли по ночам наблюдать в стереотрубы, чем занимаются у себя дома в Нью-Йорке «притти герлс»!..

Каждый вечер после вахты к нам в каюту заглядывал восемнадцатилетний паренек в морской форме офицера-радиста. Вскоре мы стали настоящими друзьями и в свободное от вахты время подолгу болтали на разные темы. Он оказался очень развитым, умным и начитанным парнем, отлично разбирался в международной обстановке и очень близко к сердцу принимал успехи и неудачи наших войск под Сталинградом. То вбегал к нам в каюту и радостно кричал:

— Виктори! Виктори!

То уныло и грустно, понизив голос:

— Скверные новости! «Ноу ньюз — гуд ньюз!».

Вот и сейчас он подошел к нам расстроенный.

— Ну, как дела, Джордж? — в один голос спросили мы его.

— Что вы думаете о нашем путешествии? — первый раз Джордж, не ответив на вопрос, задал свой.

— О! Экселент! Уандерфул! — поспешил ответить Коля.

— А как ты думаешь, Джордж? — спросил я его.

Обняв нас за плечи, он наклонился к нам близко-близко и тихо сказал:

— У меня есть для вас большой секрет! Очень большой секрет! Только вам, фронтовикам, русским, могу его доверить!

Он внимательно и грустно посмотрел, сначала мне, потом Коле в глаза и сказал:

— Да, новости, которых лучше бы не знать! Я знаю больше, чем хотелось бы знать! Я знаю код немецких подводных лодок. Вчера ночью немцы дали команду к нападению на наш караван. Через два-три дня начнется ад — кому-то придется идти на дно… Я рассказал вам об этом, чтобы вы были готовы к несчастью и оно не застало бы вас врасплох. Будьте готовы и не забывайте лайф-жилеты, если придется прыгать за борт! Сами понимаете, я не имел права говорить вам об этом, но теперь это уже не имеет значения — вы наши друзья и союзники, а что сделали ваши солдаты для спасения Англии — знают у нас даже дети… Мой долг предупредить вас об опасности. О ней на корабле знают только капитан и мой напарник. Капитан настоящий человек и честный моряк, на него можно положиться, повадки немцев знает, живым фашистам не сдастся…

Он помолчал, потом виновато улыбнулся и добавил:

— Не унывайте! Вы ведь фронтовики! Обещали нашей команде принести счастье…

Джордж помахал нам фуражкой и скрылся в радиорубке.

Нас охватила тревога.

— Вот тебе и «Ньюз»! — задумчиво сказал Коля.

— Значит, действительно нам грозит серьезная опасность, а ты все жаловался, что снимать нечего!

— Где теперь наши? Дошли ли до Америки?

Соловьев и Халушаков шли с другим караваном, немного раньше нас.

— А если их коробку торпедировали, разве мы узнаем об этом?

— Да, положение безрадостное! До берегов далеко — что вперед, что назад.

— Центр Атлантики!

Коля глубоко затянулся сигаретой. Окутавшись облаком дыма, задумался.

— А может, пронесет? — вдруг встрепенулся он. — Тебя пронесло в Севастополе, меня на Калининском фронте… А что, если мы действительно везучие? А? Команде-то пообещали удачу?

Караван шел наперерез ледяному шторму. Мы с камерами наготове стояли на высоком капитанском мостике. Было зябко и неуютно. Стремительное падение корабля с высокой волны в зеленую, покрытую мраморной пеной бездну и тяжелый взлет его на вершину вдруг начал невыносимо раздражать, появилась непреодолимая жажда устойчивого положения, хотя бы минуты покоя для уставшего тела.

— Ты знаешь, Коля, у меня такое ощущение, будто я в капкане, только не знаю, когда придет охотник — сегодня или завтра, а что придет, в этом я нисколько не сомневаюсь!

Колин оптимизм сдуло ледяным ветром, и он молча смотрел в бушующий океан ничего не выражающим взглядом. Так мы проторчали на ветру, лязгая зубами до обеда. Мокрые, соленые, с красными от ветра глазами, без единого снятого плана. А жизнь на корабле шла своим чередом — размеренно, монотонно и однообразно. Небольшое разнообразие вносили брэкфесты, ланчи, диннеры и вечером — карты в кают-компании.

К шторму не все пассажиры привыкли. Из тринадцати — «смыло» шестерых надолго — они отлеживались по своим каютам и, как сказал наш стюард, почти ничего не ели… Амплитуда качки была настолько однообразной и ритмичной, что мы в конце концов перестали ее замечать. Вверх — вниз, влево — вправо; вверх — вниз… и так — день и ночь… «Тихая роща» медленно двигалась вперед…

Наша постоянная вахта днем на верхней палубе и капитанском мостике была однообразной и скучной. Мы ждали интересных кадров и какого-нибудь события, но ничего особенного не происходило, и мы, усталые, продрогшие, каждый вечер после ужина наслаждались теплотой и уютом гостиной. Сюда приходили все, кто привык к качке. Коля научил веселой игре в «Акулину», нас научили играть в бридж и покер. Условились, кто выигрывал — всех угощает джином, виски, пивом — по желанию. Вскоре наша компания стала постоянной — дружной, тесной и веселой. Чета американских журналистов, возвращающихся на родину, рыжий ирландец-коммерсант, чета английских дипломатов, едущих на посольскую работу в Вашингтон, мистер Флит и двое ученых-химиков, а может, физиков, не то английских, не то немецких — они в совершенстве говорили на пяти языках и даже немного на русском.