Эрик Леннрут - Великая роль. Король Густав III, играющий самого себя

Разнородная толпа из более чем ста оппозиционеров, которые, согласно подсчетам Андерса Ларсона в его незавершенной докторской диссертации «Заговор против Густава III», в большей или меньшей степени были замешаны в заговор 1792 года, уже самой своей пестротой говорит кое-что существенное о короле Густаве. Он всегда пробуждал сильные чувства — за или против. Во всех отношениях явный истерик, сочетавший неприкосновенность королевского достоинства с непосредственными контактами при разыгрывании политической роли, должен был многим действовать на нервы, даже своим друзьям и сторонникам, и быть многими ненавидим. Значительное большинство заговорщиков составляли дворяне, и главной причиной их непримиримого гнева было обхождение Густава с дворянством на риксдаге 1789 года. Небольшая группа молодых людей находилась под впечатлением идей американской и французской революций и являла собой собственно тираноубийц. Но каждый из самых активных из них имея ту или иную личную причину для ненависти. Капитан и коммерсант Якоб Юхан Анкарстрём был возмущен тем, что Хестеску избрали козлом отпущения за аньяльский мятеж, и Анкарстрём проводил его до места казни. Адольфу Людвигу Риббингу не дали жениться на его возлюбленной Шарлотте Де Геер, вместо этого она была обещана фавориту короля гофшталмейстеру Хансу Хенрику фон Эссену. Клаэса Фредрика Хурна возмутило то, как обошлись с его отцом, генералом Фредриком Хурном, который в 1772 году принадлежал к самым активным помощникам короля, но в 1789-м был арестован.

Не выяснено и, вероятно, никогда не будет выяснено, почему именно Анкарстрём взял на себя исполнение покушения. Хотя самый говорливый автор того времени Карл Кристоффер Ёрвелль был опекуном Анкарстрёма и описал его, он во многом остается загадкой. Наверняка известно лишь, что он получил бесчеловечно строгое воспитание противоестественно сурового отца и рос с психическими отклонениями, которые нашли свое выражение в суровом отношении к подчиненным. Но отсюда не следует, что он должен был испытывать особое удовлетворение, стреляя в королей. Во время допросов на суде он обнаруживал приверженность к радикальной идеологии, но неизвестно, где он ее усвоил и каков был его интеллект. Рисунок, подаренный им в юные годы дочери Ёрвелля, матери Луве Альмквиста, исполнен угрюмости и символической силы. Анкарстрём был одинок, после того как жена оставила его ради некоего возлюбленного, и был богат и скуп. При подготовке покушения он был точен и планомерно расчетлив. После ареста он сделал все возможное, чтобы выгородить своих сообщников, и до конца брал всю вину на себя. Во время казни он до последнего мгновения держался мужественно.

В стокгольмском бурно эмоциональном дворянском обществе он был фигурой скромной; сиятельный обольститель Риббинг держался с ним чванно. Возможно, за поступком Анкарстрёма скрывалась сильная потребность в самоутверждении.

Анкарстрём ходил за королем Густавом по пятам по улицам Евле с заряженными пистолетами, но до выстрела дело не дошло. В Стокгольме заговорщики сосредоточились на маскарадах в опере, которые были достаточно беспорядочными для того, чтобы совершивший покушение смог в суматохе сбежать. 2 марта публика была слишком редкой, 9-го маскарад был отменен из-за сильного холода. 16-го дело тщательно планировалось у Пеклина. Риббинг должен был обеспечить присутствие людей, чтобы создать толкотню, особенно вокруг самого короля.

Для одного из заговорщиков, подполковника Понтуса Лильехурна, который пользовался особой благосклонностью короля Густава, но вошел в заговор из радикальных убеждений, конфликт с совестью оказался слишком сильным. Он написал анонимное письмо с предостережением, заклиная короля не ходить на маскарад. Густав письмо получил, продемонстрировал и проигнорировал. Последние полгода ходило много слухов о планах убийства и покушениях. Густав бравировал своим пренебрежением к опасности. Если какой-то фанатик хочет пожертвовать своей жизнью, чтобы отнять жизнь его, Густава, то ничто на свете не может этому помешать, сказал он в 1789 году в ответ на предостережения Ларса фон Энгестрёма относительно вынашиваемых русскими планов убийства. В 1792 году двое из братьев Энгестрёма были участниками заговора. Они были заинтересованы в революции, а не в убийстве, и соглашались на него лишь как на необходимую предпосылку революции.

Итак, была готова сцена для многократно описанного выстрела на бале-маскараде. Густав, покинув свою ложу, смешался с толпой. Анкарстрём выстрелил ему в спину дробовым зарядом, выронил пистолет и нож, но не смог выбраться из оперы, поскольку по королевскому приказу двери тотчас же были заперты. То обстоятельство, что Анкарстрёму не удалось сразить Густава наповал, решило исход заговора. Король Густав оставался в полном сознании, и его смогли отнести в безопасное место во дворец, где положили на парадное ложе. Он смог сделать распоряжения о назначении временного правительства и доброжелательно поговорить с собравшимися у его постели иностранными министрами, дольше всех с Штакельбергом и Листоном. Только сам Густав III сохранял присутствие духа после покушения. Армфельт был в полуобморочном состоянии, Корраль усадил его и поднес стакан воды. Герцог Карл, поддерживаемый двумя пажами, рыдал: «Брат Ёста, брат Ёста!» Эта сцена показывает, что расчет Пеклина был верен: заговорщики могли взять в свои руки командование в столице, поскольку не нашлось никого, кто бы вместо короля принял на себя руководство. Но король сохранял руководство и присутствие духа; весь заговор провалился из-за того, что Анкарстрём целился слишком низко и не попал своей жертве в сердце.

Последним значительным вкладом Густава III в дело правления и стало сохранение контроля над самим собой и своим окружением после покушения. Это свидетельствует о некоторых самых важных чертах его характера: мужестве, самообладании и искусстве притворства. Поначалу никто не смел думать, что он ранен смертельно, и заговорщиков хватали одного за другим, а они не пытались оказать сопротивление. Настроения, возникшие после покушения, вдруг восстановили дружбу между Густавом и дворянами из его окружения. София Магдалена посетила его на следующее утро, держала его руку и выражала свое негодование. Принцессы и придворные дамы заверяли его в своей преданности, и состоялась сцена великого примирения с оппозиционно настроенной баронессой Клинковстрём. Короля посетили Ферсен с супругой, а также оппозиционер граф Брахе, заливавшийся слезами. Жители Стокгольма, заполнившие внутренний двор дворца, издавали возгласы скорби и отвращения к заговорщикам. Конец жизни Густава был преисполнен примирения.