Эрик Леннрут - Великая роль. Король Густав III, играющий самого себя

И Густав впервые в жизни должен был отправиться в мир и увидеть чужие страны.

8 ноября 1770 года началось путешествие на юг графа Готландского (кронпринца Густава), графа Эландского (принца Фредрика Адольфа), его превосходительства графа Карла Фредрика Шеффера и их свиты. Первая остановка была в Нючёпинге, откуда Густав разразился несколькими прочувствованными строками к своей матери. Ему недостает слов для описания того, что он чувствовал при расставании, писал он. Он нежно просил прощения за все, в чем не оправдал материнских ожиданий; ничто в мире не может сравниться с его нежностью к матери, и этим переполнено его сердце. «Знаю, что мне всегда будет чего-то недоставать для счастья, покуда я вдали от объятий моей семьи». В эти минуты большим утешением было общество брата Фредрика, и Густав понял, что чувствовал брат Карл во время своего путешествия в Аахен, — «словно был один-одинешенек на земле».

Эти излияния кажутся насквозь фальшивыми на фоне более ранних высказываний Густава Шефферу о матери и Фредрике Адольфе. Но так ли это? Густав не был опытным путешественником, его нервы были напряжены, и его ожидало трудное дипломатическое испытание. Неуверенность, которая проскальзывала в его высказываниях во время политических потрясений, начиная с 1768 года, естественным образом усилилась в начале путешествия. Лувиса Ульрика спустя день разразилась столь же бурным проявлением чувств в письме к быстро удалявшемуся путешественнику. Это было в духе времени и усилено обоюдной истерией.

В Кристианстаде Густав встретился с принцем Карлом, возвращавшимся в Стокгольм, и отправил с ним письмо. Теперь исходившая от Густава корреспонденция стала сухой и ограничивалась изложением фактов. Но с выходом на датский берег снова полилась нежность к матери. Он находился в чужой, экзотической стране, и его неуверенность усиливало осознание странных отношений с двором единовластного и душевнобольного Кристиана VII, который Густаву предстояло посетить. «Мы по всему ощущаем большую учтивость, а также необычность двора», — писал он 21 ноября, на другой день после приезда.

Это было подробнее изложено 25 ноября в пространном письме, которое начинается заявлением, что все новое, пережитое Густавом в путешествии, может удовлетворить любопытство, но не сердце, и это означало, что в глубине души он не испытывал интереса к новому, между тем как ему было интересно все, что касалось отечества и особенно собственной семьи. Густав писал, зная, что Лувиса Ульрика недолюбливала Данию и особенно невестку-датчанку Софию Магдалену.

Густав дал также красочное и злое описание датской королевской семьи. Если бы Жан Эрик Рен присутствовал здесь, он нарисовал бы бесконечную серию карикатур, пишет Густав. Самое странное из всего — король Кристиан: он обладает красивой фигурой, но так мал и хрупок, что его можно принять за тринадцатилетнего ребенка или за девочку, переодетую в мужской костюм. Он не производил впечатления царствующей особы, так как не носил орденов. Он был очень похож на свою сестру Софию Магдалену и говорил точно как она, слегка многовато. Он кажется стеснительным и когда что-то говорит, то повторяет сказанное, точь-в-точь как она, и кажется, он боится, что говорит не то и не так. У него необычная манера держаться — выглядит так, словно ноги под ним подпрыгивают. Королева Каролина Матильда — противоположность ему, она сильная, крепкая, дерзкая, с очень свободными манерами, говорит живо и остроумно, но тоже очень быстро. Она выглядит не хорошо и не плохо, среднего роста, но крепкая и не толстая, всегда одета как амазонка и в сапогах. Ее фаворит господин Струензе, — пошлейший и одновременно наглейший тип. За столом он всегда сидит напротив нее и дерзко, неприлично пожирает ее глазами. Если бы у нас, продолжает Густав, мужчина вел себя так по отношению к женщине, ее бы при всей распущенности наших нравов пристыдили. Но еще более примечательно то, что Струензе стал властителем и управляет самим королем. Это вызывает чрезвычайно большое и возрастающее недовольство, и если бы в датской нации было столько же энергии, сколько скверного характера, дело могло бы зайти далеко. Однако все были весьма любезны и предупредительны, лишь король производил впечатление более безразличного, но это, вероятно, из-за стеснительности, а не из невежливости, поскольку позднее он стал более душевным.

Этим оскорбительным описанием королевской семьи была отдана дань сыновней лояльности, и следующее письмо, написанное спустя пять дней, выражает совсем иные чувства по отношению к Дании. «Я имел совершенно ложное представление об этой стране; она поистине великолепна, а те, кто стоит во главе дел страны, имеют дома и свиты, достойные своего положения». Прежде всего роскошен стол со свежими арбузами, персиками, ананасами и гроздьями винограда в корзинах. Дворцы графов Мольтке и Ревентлова великолепны величиной и обстановкой, особенно дворец Мольтке. Этот человек очень понравился Густаву тем, что покровительствовал искусству и наукам, а также тем, что с глубоким волнением чтил память Фредрика V. Хорошо и садовое искусство, особенно Фреденборгский сад. Замок Фредриксборг был очень стар, но велик и прекрасен для своего времени, хотя пострадал от грабежей Карла X Густава. Правда, обоих принцев раздражал чад от железных каминов в их комнатах, «un meuble abominable» [17] Отвратительная мебель. , и у Фредрика Адольфа так разболелась голова, что он не смог писать.

Это письмо не было милостиво воспринято Лувисой Ульрикой. Густав явно поражался всему виденному; что же будет, когда он в Германии сравнит хотя бы мельчайший двор с шведским? «Представьте только себе, что мы самые роскошные нищие в Европе и что любой маленький граф в империи обладает более красивой обстановкой, более красивыми столовыми приборами и свитой, которая делает ему честь». В Швеции почти все становится лишь хуже, и имеющееся малое богатство принадлежит священникам и крестьянам, между тем как дворянство разорено и богато только детьми. Подразумевалось: в Дании нет ничего, что следовало бы ценить. Предубеждения королевы не поколебались в результате наблюдений и сообщений Густава о действительном положении дел.

Густав, со своей стороны, извещал из Нюберга о воодушевляющей беседе, которую он имел с датским министром графом Рантцау, он и люди из окружения Струензе готовят разрыв с Россией и намерены примкнуть к Франции, что должно означать большую пользу для Швеции. Из Гамбурга Густав рождественским вечером успокоительно писал матери, что не был ослеплен роскошью графа Мольтке, но хотел объяснить, что Дания не настолько плоха, как ее себе представляют, и настаивал на том, что Мольтке и Рантцау обладают хорошим вкусом. Сыновняя покорность не была безграничной.