Эрик Леннрут - Великая роль. Король Густав III, играющий самого себя

Разрыв с матерью был в жизни Густава большим горем, судя по тому, как часто он об этом говорил. Этот разрыв даже привел к припадку религиозности с посещениями церкви и молитвами, но в мирное время Густаву некоторым образом не хватало досуга на Бога. Религиозностью он, несомненно, обладал, хотя она и не коренилась глубоко в его душе, а кроме того, иногда переплеталась с мистицизмом и магией, воспринятыми через людей из окружения герцога Карла.

С Лувисой Ульрикой Густав потерял самую значительную личность семейного крута, которая и в добром, и в худом значила для него больше других. Из братьев и сестры доверенным человеком оставался для Густава Карл. София Альбертина могла, конечно, считаться участвовавшей в жизни двора, в немалой степени вследствие интереса к театру, общего для нее и для Густава, но Фредрик Адольф оставался вне двора и после кончины матери льнул к сестре. 15 ноября 1782 года он писал ей из Тулльгарна, отвечая на письмо, которое София Альбертина ему отправила с описанием праздника, данного Густавом в честь ее прибытия в Грипсхольм, где двор пребывал, посвящая время театру. Фредрик Адольф одобрял сестру за то, что она не танцевала; если другие «высокие персоны» из королевской семьи не желали держаться в рамках приличий, никто не обязан поступать, как они. Фредрик Адольф просил сестру не обижаться: он слышал, что написана комедия или трагедия с предназначенной дня нее ролью; сестра поступила бы в соответствии с приличиями, если бы отказалась сейчас от нее и не появилась бы в спектакле перед двором и даже перед французскими актерами. Где приличия траура по нежно любимой матери? Это был единственный способ проявить благодарность матери и искренность своих чувств — «что бы она сказала, если бы увидела вас в актерском облачении спустя четыре месяца после своей кончины?» Лувиса Ульрика взирала на своих детей с небес, и это было реальностью для ее наиболее любимого и наименее одаренного сына. Но этого было недостаточно для того, чтобы помешать Софии Альбертине играть на театральной сцене в одной из собственных пьес короля.

После великого разрыва 1778 года семья уже больше не была внутренним кружком, естественной средой, которая могла служить Густаву опорой. Одновременно и его старые советчики стали от него отдаляться. Он становился все более и более самодостаточным.

Его истинной ролью была героическая, та, которую он столь успешно сыграл 19 августа 1772 года. Но то была роль, сценарий которой имел свои неумолимые ограничения. Провидение действительно простирало над ним свою руку в тот раз и в ближайшие последующие годы, когда его новый режим получил возможность стабилизироваться без вмешательства внешних врагов.

Он и его страна жили в условиях опасности. Осенью 1769 года, когда речь шла об усилении королевской власти в Швеции путем умеренных реформ, соседние державы на Балтике обсуждали вопрос о том, как можно воспрепятствовать такому развитию событий. Призрак Каролинского великодержавна виделся еще достаточно явственно, чтобы сделать для России, Пруссии и Дании внешнеполитической необходимостью сохранение слабой правительственной власти эры свобод. Между тем Фридрих Великий был не слишком втянут в эти дела — ведь антироялистское правительство сословий, а не его зять Адольф Фредрик втянуло Швецию в войну против Пруссии во время Семилетней войны, и прусский король уклонился от обязательства войти в Шведскую Померанию в случае изменения конституции 1720 года, поскольку это означало бы нарушение мира в пределах Германской империи и привело бы к осложнениям. Екатерина II была настроена куда более решительно, а датский кабинет в соответствующей степени обеспокоен, и Россия и Дания 15 декабря 1769 года заключили договор, устанавливающий, что всякое изменение формы правления 1720 года или ее части следует рассматривать как агрессию со стороны Швеции. Каждая из подписавших этот трактат держав должна была в таком случае выставить на границах по 20 000 готовых к войне солдат, а в Стокгольме оказывать общее давление на шведское правительство. Дания должна была передать в распоряжение России 2000 обученных матросов и держать наготове свой флот к первому весеннему дню. Датский король сохранил бы за собой возможные завоевания «du code dé la Norvège» (со стороны Норвегии), a российская держава не определяла своих вероятных приобретений.

Но к тому времени, когда в Швеции действительно свершился государственный переворот, ситуация уже изменилась. Россия находилась в состоянии войны с Турцией, но вела переговоры о мире и нуждалась в их успешном завершении, а Дании приходилось преодолевать последствия только что свергнутого режима Струензе, и она не была готова к крупным внешним акциям. Руки Франции — державы, поддерживавшей Швецию, были, напротив, развязаны (что случалось редко), так как Англия была занята конфликтом со своими американскими колониями. В июле 1772 года знали, что Густав затевает переворот, однако глава русского кабинета Панин должен был удовлетвориться рекомендациями произвести демонстративную подготовку к войне. 1 сентября, после того как Густав через Эверта Таубе известил императрицу о смене режима и заверил в своих мирных намерениях, Панин сообщил датскому дипломатическому представительству в Петербурге, что Екатерина не склонна проглотить эту горькую пилюлю, но по-прежнему должна вести с султаном мирные переговоры. Следовало вооружать флот и к весне приготовиться к короткой и энергичной войне.

Но эти планы так и не осуществились. Война с Турцией продолжалась, Екатерина утратила доверие к датскому кабинету за его уступчивость по отношению к Швеции, и русский двор в конце 1772 — начале 1773 года находился в состоянии внутренней напряженности. В июле и августе 1773 года Панин начал говорить о том, что следует делать ставку на затягивание с выступлением против Густава III, поскольку он показал себя странным и невозможным человеком. И вот 12 августа 1773 года Панин и Голицын подписали секретный сепаратный акт, в котором констатировалось, что casus foederis [27] Случай, при котором вступают в силу обязательства по союзному договору. , 1769 года в отношении Швеции вступил в силу, что надо быть готовыми к войне, но по-прежнему сохранять выжидательную позицию. Тем самым в действительности опасность войны для Швеции миновала.

Между тем 1 июня меновая торговля между обоими правящими царствующими домами в России и Дании укрепила связи между ними. Великий князь Павел, будущий царь, уступил свое наследное герцогство Гольштейн Дании, а взамен Ольденбург и Дельменгорст были отданы одному его родственнику. Густав счел это оскорблением правящей в Швеции ветви Гольштейнского дома, возможным наследственным правом который совершенно пренебрегли. Эта сделка явилась успехом нового датского министра иностранных дел Андреаса Петера Бернсторффа, примкнувшего к русскому альянсу, и Швеции, как и прежде, угрожали две соседние державы, совместные военные сухопутные и морские ресурсы которых превосходили шведские.