Эрик Леннрут - Великая роль. Король Густав III, играющий самого себя

Над этими тесными ограничениями, которые, казалось, заключала в себе замкнутая ситуация, без заметных препятствий витало расчетливое воображение Густава III.

В апреле 1772 года, когда внутриполитическое положение Швеции, представлялось ему в самом мрачном свете, он сел и дал перу волю писать новые «размышления», вероятно, предназначенные скорее всего для того, чтобы рассеять уныние и ослабить напряжение. Темой была Норвегия в ее отношениях с Данией и Швецией. Когда смотришь на три северные королевства, писал Густав, то обнаруживаешь, что крайности с разных сторон вызывают почти одно и то же зло. Швеция была ввергнута в анархию, возможно, не в такую роковую, как в Польше, но равно печальную. В Дании было деспотическое правление, находившееся в руках ребенка, «слишком живого, чтобы позволить управлять собой, слишком юного, чтобы править самому». Король полностью доверился супруге, а та в свою очередь доверилась своему худородному фавориту, он осуществлял, возможно, с высокими намерениями, от имени короля тиранию и деспотизм. Возникший скандал взволновал еще больше умов в Норвегии, нежели в Дании, поскольку Норвегии приходится нести все бремя повинностей, обогащающих алчных господ, между тем как норвежцы ничего не получают от добытого. Король ничего не приобрел от дворцового переворота, свергнувшего королеву и Струензе; Дания находится теперь в состоянии «волнения, которое всегда следует за крупным переворотом: деспотизм правит, но монархия кажется разрушенной». Ныне в Дании властвуют аристократы, и в Норвегии питают давно скрываемую ненависть к Дании и презирают короля. В этой ситуации нужен лишь один человек, достаточно мужественный, чтобы предпринять революцию в Норвегии, и достаточно искусный, чтобы использовать такое предприятие для изгнания датчан и возвращения Норвегии давней свободы. Взоры сами собой обращаются к Швеции, но в ее нынешнем состоянии на нее мало надежды, так как король здесь поставлен перед оппозиционной партией, намеревающейся продать страну России, и балансирующей между аристократическим и демократическим духом, желая нарушить весь порядок. Стало быть, у шведского короля слишком много дел, чтобы помышлять о приобретении королевства, которое было наследным государством его предков и титулом престолонаследника которого он обладает. Единственное спасение кроется в смелом предприятии; конечно, Густаву лишь с трудом удается править своей собственной страной, но если принц Оранский сумел вырвать Нидерланды из рук сына Карла V, то должно удаться и вырвать Норвегию из рук слабого государя, расколовшийся (государственный) совет которого трепещет перед последствиями последней революции. Советники не могут рассчитывать на тот энтузиазм, каким способен воодушевить лишь король. У Дании есть все основания опасаться Англии, а Россия слишком занята, чтобы вмешиваться в датские дела. Франция с одобрением будет взирать на успех шведского короля. Если в начале обнаружится хотя бы самый малый успех, в шведской нации проснется старое честолюбие. Предприятие следует осуществить дерзко, чтобы не сказать больше, но если Густав придет на помощь норвежскому народу, ведомый лишь своим мужеством и желанием блага народу, Европа откроет на него глаза. Враги сочтут его безрассудным и обреченным на гибель, а друзья проникнутся уважением к его смелости. Нация питает к королю «un sentiment Religieux» [28] Благоговейные чувства. . Если предприятие удастся, это может привести к счастливым последствиям.

Трудно ответить на вопрос о том, насколько серьезны были эти мысли. В то время, когда писались «размышления», Густав не делал никаких попыток завоевать Норвегию; актуальными были планы переворота в собственной стране. Для самого Густава было совершенно ясно, что подобное предприятие, какое он очертил, было бы рискованным до отчаянности. Но «размышления» дают возможность настолько проникнуть в ход его мыслей, как редко удается в случаях, когда Густав высказывался адресату или публике. Его искушало стечение обстоятельств: датское правительство утратило авторитет и крепкое руководство, Англия была оскорблена Данией в лице Каролины Матильды, Россия была занята Турцией и Польшей. На другой чаше весов лежало то, что Густав не имел поддержки в собственной стране, что, вероятно, являлось фактором решающим. Насколько верил он в мысль, что его авторитет как короля воодушевит норвежцев и сможет в Швеции мобилизовать святые чувства? Что, собственно, он знал о настроениях в Норвегии? Едва ли возможно точно ответить на этот вопрос, но сами идеи интересны, поскольку им предстояло возродиться позднее, в условиях другой конъюнктуры.

После государственного переворота Дания стала единственной страной из противников Швеции на Балтийском море, усиливавшей свою военную готовность. Это побудило Густава и его помощников произвести сосредоточение войск, прежде всего у границы с Норвегией, что вызвало обеспокоенность не только в Копенгагене, но и в Петербурге, где Густава подозревали в завоевательных планах. Там в конце 1772 — начале 1773 года даже циркулировал слух, будто Густав намерен свергнуть Кристиана VII с датского трона и посадить на него наследного принца Фредрика. Если в апреле Густав всерьез вынашивал планы завоевания Норвегии, то осень 1772 года была, несомненно, куда более благоприятным временем, ведь король уже решительным образом укрепил свою личную власть и располагал поддержкой своих вооруженных сил и своего риксрода. Но интенсивная дипломатическая деятельность, вызванная к жизни революцией, научила пониманию истинной конъюнктуры, и это понимание взывало к реализму. Французская дипломатия, поддерживаемая испанской, работала над тем, чтобы дать Густаву отсрочку, сохраняя мир в регионе Балтийского моря. Было хорошо, что он запутал Данию и вынудил датский кабинет к боязливым заверениям в своих мирных намерениях, и это, в свою очередь, подорвало взаимное доверие между Данией и Россией. Но Франция не хотела, чтобы существенный успех, состоявший во взятии Густавом в свои руки власти, ставился под угрозу провокациями, с которыми не могла мириться Россия. Было известно, в каком скверном состоянии находятся шведские вооруженные силы, и прежде чем подвергать их решительному испытанию, надо было довольно длительное время повышать их боевую готовность. Весной 1773 года опасность нарушения мира казалась весьма реальной; так бы и произошло, если бы были претворены в жизнь первоначальные военные планы России и было заключено франко-шведское соглашение о выделении Францией субсидии в размере 2 400 000 ливров в год в обмен на обещание Швеции вооружаться. Но поскольку мир не был нарушен, не пришлось осуществлять планов прямого франко-шведского оборонительного альянса.