Эрик Леннрут - Великая роль. Король Густав III, играющий самого себя

Летом, осенью и зимой 1782/83 года Толль находился в долгом зарубежном путешествии. Отчасти оно было вызвано нездоровьем — он время от времени страдал болезнью, предположительно ревматизмом, и искал лечения на светский манер при помощи ванн в Аахене и питья из источника в Спа. Но он путешествовал также и по заданию короля. Ему надлежало разыскать и проверить особо искусных мастеров «тайного знания», прежде всего барона Райхенберга, который уже писал королю Густаву, предлагая свои услуги. То обстоятельство, что такое задание Густав поручил именно способному на это Толлю, позволяет сделать вывод о том, насколько серьезно король в ту пору относился к оккультизму. Толль разыскивал Райхенберга по северу Европейского континента и слал донесения об этой охоте и об интересных делах, замеченных им, из Копенгагена, Гамбурга, Вердена, Аахена, Спа, Парижа, Берлина, Варшавы и снова из Берлина. Наконец он нашел Райхенберга, а до этого — самого великого Калиостро. Насколько серьезно это дело воспринималось, видно из того, что выдающийся ориенталист профессор в Лунде Маттиас Нурдберг подверг Калиостро в Страсбурге своего рода экзамену и констатировал, что тот не знает арабского языка. Калиостро был достаточно умен, чтобы отчасти признать перед Толлем, что не может вполне удостоверить свои возможности. Толль в конце концов нашел, что и Калиостро, и Райхенберг — оба мошенники. В Польше он получил особенно надежное подтверждение своим подозрениям.

Толль был представлен при дворах и в Париже, и в Варшаве и сделал политические наблюдения, которые не были ни оригинальными, ни глубокими, но и не компрометировали его рассудительности и знания людей. В Берлине он был проницателен достаточно, чтобы скептически высказаться о знаменитой прусской организации армии, которая через несколько десятилетий обнаружит свою несостоятельность на европейских полях сражений.

Король несколько раз ответил на письма Толля. 18 июня он писал из Грипсхольма, хвалил Толля за осмотрительность и сообщал, что полковник Синклер муштрует гвардию, так что она отличается в лучшую сторону от полка вдовствующей королевы. «Армфельт настаивает на том, что в полку вдовствующей королевы больше кавалеров орденов, чем в гвардии; разве это не великое кощунство?» Армфельт, по-видимому, делал все возможное, чтобы подорвать влияние Толля, удостоенного ордена, но Густав пока еще был тверд в своем доверии к нему.

30 августа он отвечал на пять писем Толля и извинялся, ссылаясь на все хлопоты, которые у него были в связи с кончиной Лувисы Ульрики, но не захотел останавливаться «на теме, столь часто мною обсуждаемой и которая теперь завершена, я думаю, слава Богу, к всеобщему одобрению». От этой озадачивающей бесчувственной надгробной речи Густав перешел к планам путешествия Толля, согласившись, что ему следует отправиться в Париж и в Польшу и предсказывал, что австрийский дом должен теперь занять в Польше доминирующее положение, какое почти пятьдесят лет занимала Россия. Поэтому он просил Толля представить ему подробную картину ситуации в Польше и описать тамошних особ, представляющих интерес, особенно же возможных будущих претендентов на престол. В заключение Густав снова вернулся к своим семейным обстоятельствам, сообщив радостную весть — у него родился второй сын: Карл Густав, герцог Смоландский. Тайное знание отступило на задний план: параллельно со скептическими наблюдениями Толля на континенте врач Свен Андерс Хедин разоблачил отечественного пророка Бьёрнрама как обманщика, и Густав втихомолку ограничил свои надежды на увеличение своих возможностей при помощи магических сил. Толль между тем сохранят положение близкого доверенного человека, особенно в военных вопросах.

Рождение герцога Смоландского ненадолго принесло в королевскую семью большую радость, а его неожиданная смерть вызвала глубокую скорбь. То был крупный, красивый и здоровый ребенок, который через полгода закончил свои дни после непродолжительной болезни, вероятно, от неправильного кормления. Для отца малыш был вдвойне желанным, потому что вокруг его рождения не было скандальных слухов. Его смерть стала сильным ударом; по свидетельству герцогини, Густав никогда прежде не обнаруживал столь глубокого отчаяния, как теперь. Скорбь была кратковременной и сильной. Царственный отец ринулся в новую деятельность, которая по крайней мере отчасти была вызвана потребностью забыться и отвлечься. Маленький герцог Смоландский успел лишь косвенно повлиять на жизнь отца.

В мае 1783 года внешнеполитическая ситуация обострилась. Екатерина II в согласии с Австрией планировала по-крупному свести счеты с Турцией и в качестве подготовительной меры приказала Потемкину вторгнуться в татарское ханство Крым, который и был потом присоединен к России. Нависла опасность войны. В Швеции одновременно произошла давно подготавливаемая смена президента канцелярии — вместо Ульрика Шеффера этот пост занял Кройтц. Король Густав мог больше не опасаться самостоятельных мнений со стороны своего первейшего помощника во внешнеполитических делах. Кройтц еще в 1779 году в одной из своих льстивых поэм в прозе в письме к королю распространялся о его возможностях вершить великие дела и прежде всего завоевать Норвегию. Когда же теперь он приехал домой, чтобы занять свою новую должность, то моментально был поставлен перед перспективой подготовить это великое дело политически, что его вряд ли могло обрадовать.

Собственно, то была никогда не забывавшаяся цель шведской внешней политики еще со времен Карла XII — каким-то образом сломать окружение, в котором он оказался в результате альянса России и Дании, и прежде всего улучшить стратегическое положение, определявшееся бесконечной сухопутной границей от Финского залива через северный калот вниз к Свинесунду. Об актуальности завоевательного плана достаточно свидетельствует мечта Густава практически в одиночку занять Норвегию, мечта, которую он лелеял в апреле 1772 года, в дни политического унижения. Невозможно сказать, насколько он разбирался в новых конъюнктурах весной 1783 года, но в действительности лишь русское вторжение в Крым обострило ситуацию. Одновременно, 2 мая, Екатерина II намекнула — но едва ли больше, чем намекнула, — о своей склонности встретиться с Густавом где-нибудь близ общей границы. Зная, как быстро работало воображение Густава, можно быть уверенным, что на обдумывание не ушло много дней, прежде чем план действий был готов.

15 мая Густав послал Толля в Карльскруну с крайне секретным письмом к генерал-адмиралу аф Тролле. Он всегда, писал Густав, поручал Тролле исполнение своих крупных проектов, и тот, который планируется сейчас, тоже зависит от трудов и содействия Тролле, насколько Густав понимает положение в Европе и особенно на нашем Севере после того как турецкая война стала казаться неизбежной. Эти дела, писал Густав, такого свойства, что их нельзя доверить бумаге, и прежде чем они будут закончены, многое будет зависеть от тех сведений, которые Тролле должен передать Толлю. «Как раз в эти дни одиннадцать лет тому назад я с Вашей помощью предпринял великое дело, изменившее судьбу всего государства, и ныне я начинаю столь же великое, которое может изменить весь облик Севера; кажется, что провидение, которое столь удивительным образом вело меня за руку и сохранило мир под всеми теми тучами, которые, казалось, намеревались его нарушить; кажется, говорю я, что провидение желало позаботиться о Вас и о Толле, дабы всегда шли со мной одной дорогой и помогали мне в достижении великой цели, коя служит к чести государства и бессмертию наших имен. Мне не нужно говорить ничего более мужу, одаренному столь большим разумом и который при этом соединяет в себе столь испытанную преданность мне и Отечеству». Теперь Густав с нетерпением ждал разъяснений и соображений Тролле, которые должны будут придать решимости ему самому; как только он получит ожидаемое, он начнет работать над этим делом.