Дороти Карузо - Энрико Карузо: легенда одного голоса

— Вы сошли с ума! — закричал он. — Если б вас узнали, спек­такль мог быть сорван.

— Я хорошо подшутил над Полакко, — сказал Энрико. — Он не знал, что я могу так хорошо петь басом.

(Джеральдина Фаррар, которая хорошо помнит этот случай, говорит, что публика никогда не замечает внезапных измене­ний в либретто и действии: «Однажды, когда я выступала в «Бо­геме» с Бончи, — рассказывала она, — последний потерял голос. Я пела третью часть партии за него, и публика не обратила на это никакого внимания».)

После этого «tour de force» [7] достижения, подвига (фр.). компания «Victor» попросила Энрико записать арию с плащом. Естественно, что ни он, ни мистер Чайлд не согласились на ее выпуск в широкую продажу: это раритет, известный лишь в узком кругу коллекционеров.

— Поступить иначе, — улыбнулся Энрико, — было бы небла­городно по отношению к басам.

Однажды в подобной ситуации он выручил свою хорошую знакомую — певицу Луизу Тетраццини. Она потеряла голос пе­ред очень важным концертом и позвонила Энрико, прося его помочь. Он предложил ей заехать к нему перед выступлением. Луиза пришла, одетая в белое атласное платье, украшенное блестками. С плеч ее спадала горностаевая накидка. Ее полное лицо, обрамленное массой золотисто-желтых локонов, и сама она, казались круглыми, как мяч.

— Я не могу даже говорить, — прошептала она, когда мы про­вели ее в ванную комнату.

Энрико усадил ее на край ванны, где она сидела, похожая на надутого голубя, в то время как сам он готовил жидкость — смесь эфира и йодоформа, к которой он прибегал в критиче­ских случаях. Это средство не излечивало полностью, но часа на три восстанавливало голос. Картина была незабываемой — два знаменитых певца занимались необычным делом. Она балан­сировала на краю ванны, сидя с плотно закрытыми глазами и широко открытым ртом, и постоянно произносила:

— А-а-а-а-а—а-а-а-а.

Энрико, надев большие очки, с видом знатока внимательно рассматривал ее горло и нажимал на баллон пульверизатора.

За две недели до отъезда в Канаду Энрико записал в Кэмдене последнюю в своей жизни пластинку. Он пел соло из «Messe Solennelle» («Торжественной мессы») Д. Россини.

В поезде на пути из Монреаля в Торонто

Вторник, 28 сентября 1920года

10 часов утра

Милая Дора!

Закрывшись в купе, могу начать писать тебе письмо...

Я не ожидал такого колоссального успеха, так как чувство­вал себя простуженным. Думаю, что только низкое кровяное давление не позволило мне нервничать, и я был очень спокоен, даже не попробовал голоса. Как я уже сказал, успех превзошел все ожидания. Меня ожидало около десяти тысяч человек в за­ле и вне него. Встретили бурей аплодисментов. Я был тронуг. Начал петь арию из «Богемы», которую приняли громом рукоплесканий. Меня заставили три раза повторить ее. Публика требовала еще, но я отказался, потому что предстояло спеть еще две вещи. Все были в отличном настроении весь вечер.

Потом пел арию из «Любовного напитка» и тоже трижды бисиро­вал. Ария из «Паяцев», которую я спел лучше, чем когда-нибудь, была встречена грандиозной овацией. Все поднялись на ноги, махали программами и платками, долго не отпускали ме­ня. Но бисировать я не согласился. Публика поняла это и разо­шлась. Мы шли домой довольные, говоря, что хорошее начало

— половина дела. Мистер Коппикус заплатил мне за концерт 10 тысяч долларов. Я послал чек в банк «Коламбия» ...

С нами происходит что-то странное. Когда я не сплю, ты то­же не спишь, когда я скучаю, и ты скучаешь. Я объясняю это взаимосвязью наших чувств и мыслей. Сегодня утром, про­снувшись, я распорядился, чтобы ко мне никого не пускали. Мое распоряжение не выполняется. Кто-то идет...

2 часа пополудни.

Прости, дорогая, что я заставил тебя ждать четыре часа, но ты знаешь, что когда я начинаю кого-нибудь в чем-либо убеж­дать, то теряю много времени. Я устал, но что поделаешь. Это была гувернантка Мимми. Он написал, что ему приходится очень много заниматься. Я не верю тому, что он занимается упорно. Тем хуже для него. Крепко целую тебя и Глорию. Твой Рико.

Отель «Король Эдуард»

Торонто

30 сентября 1920 года

22.30

Моя дорогая Дора!

Пришел домой после концерта. Только что послал тебе те­леграмму, в которой сообщил, что концерт прошел удачно. Публика была несколько сдержанней, чем в Монреале, но за­ставила спеть на номер больше. Всего я пел девять раз (три про­изведения. — П.М.). Был в неплохой форме, хотя чувствовал се­бя несколько хуже, чем в Монреале...

Сейчас выпью молока и съем немножко салата с цыплячьим мясом, а затем лягу спать, потому что должен вставать в 6 утра, так как поезд уходит в Чикаго в 8. В Монреале я имел большой успех, но ведь всегда находятся недовольные. Одна из газет по­местила рецензию не столь благосклонную, как остальные. Во­образи, в ней сказано, что как концертный певец я слабее Гор- гоца (очевидно, Гогорцы. — П.М.) и Юлии Кульп. Браво идио­ту!

Горячо любящий Рико.

В поезде на пути в Сан-Паулу

4 октября 1920года

16 часов

Моя Дора!

...Сейчас мы едем лесом, и я вижу солнце, покрытое густы­ми темными тучами. Солнце еще можно увидеть, но лучей не видно. Интересное зрелище!! Впечатление, как при затмении. Очевидно, будет гроза, потому что к нам быстро приближается огромная туча. Поезд остановился, и из окна открылся очень красивый вид...

Небо нац деревьями голубое лишь на небольшом участке. Все небо покрыто тучами, сквозь которые пробирается солнце, похожее на большой арбуз. А сейчас мы едем по степи. Настоя­щие прерии. Совсем нет деревьев...

Как ты думаешь, откуда приходят тучи? С земли. Они под­нимаются с полей и заволакивают небо. Сейчас солнце вышло из-за туч и блестит, как серебряное. Кажется, что это фейер­верк...

Где вы, мои любимые? Далеко... Но вместе с тем близко, по­тому что я ношу вас в своем сердце.

Ваш Рико.

Сан-Паулу

5 октября 1920года

20 часов

Моя милая Дора!

Пишу тебе перед тем, как лечь спать...

Я пришел в большой клуб, куда был приглашен в качестве почетного гостя на собрание, организованное 45 благотвори­тельными обществами. Я прибыл туда с Коппикусом. В боль­шом зале собралось около пятисот человек, которые встретили меня аплодисментами. Президент спросил меня, приготовил ли я речь.

— Какую речь? — спросил я.

— Люди хотят услышать ваш голос, и, надеюсь, вы достави­те нам это удовольствие.

Представляешь, какое в этот момент у меня было лицо!!

Я покраснел, потом побледнел, а импресарио заверил присутствующих, что я непременно скажу что-нибудь. После обеда, во время которого я ни к чему не притронулся, поднялся президент и объявил: «Сейчас мистер Карузо произнесет не­сколько слов».