Сергей Поварцов - Причина смерти — расстрел: Хроника последних дней Исаака Бабеля

Бабель признал себя виновным и в том, что с 1934 г. был французским и австрийским шпионом.

На основании вышеизложенного

ПОСТАНОВИЛ:

Руководствуясь ст. 145 УПК РСФСР Бебеля (так в тексте. — С. П. ) Исаака Эммануиловича привлечь к уголовной ответственности по ст. 58-1а, 58-8, 58–11 УК РСФСР, меру пресечения оставить прежней, т. е. содержание под стражей.

Ст. Следователь Следчасти НКВД СССР

Лейтенант госбезопасности —

(Сериков)

„согласен“ Начальник Следчасти НКВД СССР

Комиссар госбезопасности 3 ранга —

(Кобулов) »

В заключение несколько слов об «источнике». Бесполезно гадать о персонах, не имея доступа к все еще секретным фондам бывшего 1-го Спецотдела. Вполне возможно, осведомителей было несколько. Весь «агентурно-учетный материал» периодически освежался, систематизировался, пополнялся новой информацией. Как пишет Юрий Домбровский, агентурные сводки и показания секретных сотрудников «являлись основой всего дела» [94] Домбровский Ю. Хранитель древности. Факультет ненужных вещей. М., 1990. С. 326. .

Нас уверяют, будто агентурные досье уничтожены. Блажен, кто верит очередной сказке, родившейся в недрах «конторы». Вот авторитетный аргумент в пользу моего скепсиса. Еще в 1921 году Дзержинский говорил: «показывать дел агентурных мы не можем — иначе с нас (т. е. с ВЧК. — С. П. ) ответственность снимается за успешность борьбы» [95] Неизвестная Россия. XX век. М., 1992. Т. I. С. 42. .

Минуло семь десятилетий. Море крови было пролито политическим сыском в успешной борьбе с собственным народом. И что же? В августе 1991 г. «железного Феликса» сняли краном с высокого постамента на центральной московской площади. Несколько раз менялось название карательного ведомства — от ВЧК до ФСБ. Кое-что из рубрики «совершенно секретно» стало достоянием общественности. Но работники одного из самых закрытых архивов России и сегодня повторяют слова основоположника: агентурных дел показать не можем…

Вернемся в кабинет следователей. Напомню: Бабеля допрашивают попеременно Шварцман, Кулешов, Сериков и Родос. Виртуозные мастера фальшивок, они оформляют протоколы допросов как «истинные произведения искусства» [96] Ваксберг А. Процессы // Литературная газета. 1988. 4 мая. . Писатель силой принужден сотрудничать со следствием в форме письменных собственноручных показаний. Протоколы и показания дают возможность увидеть более или менее полную картину дознания.

Как ни парадоксально, фальсифицированные протоколы представляют немалый интерес для историков советской тоталитарной системы, ибо в них все-таки содержатся крупицы правды. Это правда отдельных фактов и разнообразных житейских подробностей, которые мог знать только Бабель. Другое дело, какую трактовку они получили в контексте признательных показаний… Так или иначе, но перед нами закулисная сторона литературно-художественной жизни в сталинской России.

Писатель Юрий Карлович Олеша, известный более всего как автор чудесной детской сказки «Три толстяка», вероятно, даже и не подозревал, что его персона вызывает пристальный интерес следственной части ГУГБ. В Москве не прекращались аресты; бесследно исчезали люди, в том числе из ближайшего окружения Олеши, а он, как и прежде, продолжал пить, появляться на виду в шумных компаниях. Маленького роста, некрасивый, кому-то напоминавший гофмановского Щелкунчика, Олеша был завсегдатаем московских ресторанов, экзотическим украшением столичной литературно-артистической богемы.

Бабель дружил с Олешей, ценил в нем поэтическое начало, смелый ум. «Я его считаю одним из самых талантливых и оригинальных советских писателей… Это большой писатель — Олеша» [97] Бабель И. Сочинения. М., 1990. Т. 2. С. 403. . В их творческих биографиях легко обнаруживается немало общего. Постараюсь сказать о главном.

На рубеже десятилетий, в тот период, который именовался «реконструктивным» (1929–1932), Олеша острее и тоньше многих современников чувствовал старую проблему «интеллигенции и революции». Жизнь стремительно менялась. Бабелевская «Конармия» осмысляла проблему на материале гражданской войны, но война закончилась, заканчивался НЭП, наступило время социалистического строительства. Голос партии звучал повелительно. Критики-коммунисты все настойчивее требовали от больших попутчиков однозначно решить проблему «политической и культурной ориентации в эпоху пролетарской революции» [98] Кирпотин В. Проза, драматургия и театр: Статьи. M., 1935. С. 137. . Рапповские экстремисты кричали еще грубее: не попутчик, а союзник или враг! В печати неутомимо указывали на необходимость «перестройки» (как сказано у поэта В. Луговского — «переделки»). В прямой диалог с властью по актуальной проблеме вступил Юрий Олеша. Скажу больше: он сделал ее источником творческого вдохновения.

Излюбленным мотивом изящной лирической прозы Олеши, будь то рассказ или публицистическая статья, стал мотив разоблачения российского интеллигента, который презирает старый мир и страстно желает своим путем «прийти к коммунизму». Отрекаясь от прошлого, Олеша цеплялся за новую «коммунистическую мораль», изо всех сил старался убедить себя в необходимости «переделки». Он делал это демонстративно, иногда неуклюже, но чаще с подкупающей искренностью, как, например, в статье «Тема интеллигента» и в речи на Первом съезде писателей. На глазах у современников рождался образ «старого» человека с желтым сердцем, «завернутым в желтый лист жира», оформлялась концепция нищего, обворованного революцией. «Революция отняла у меня прошлое и не показала мне будущего. А настоящим моим стала мысль», — говорит героиня его пьесы «Список благодеяний» актриса Гончарова. Признание, конечно, автобиографическое: устами персонажа говорил сам Олеша.

Образ писателя двоился, иные его заявления кое-кому казались двусмысленными. В стремлении быть стопроцентным советским литератором обнаруживалась некая натужность. Реальная жизнь никак не совпадала с идеализированными представлениями о коммунистическом рае. И наоборот: проклинаемое прошлое наплывало, как мираж, тревожило мозг, превращалось в сказку.

С наибольшей художественной полнотой сомнения Олеши выразились в романе «Зависть», где, по точному замечанию А. Гладкова, «он разделил себя, но, разделив, перепутал. Он возвел двойное зрение, психологический дуализм в стилистическую систему…» [99] Гладков А. Поздние вечера: Воспоминания, статьи, заметки. М., 1986. С. 174. В бесконечных декларациях, обещаниях и выступлениях Олеши перед читателями варьировалась одна и та же тема — судьба личности в большевистской России. Для пущей выпуклости — парад красноречивых цитат.