Ирина Эренбург - Гала и Элюар. Счастливый соперник Сальвадора Дали

— Нет, нет, не оставляй меня, — застонала она.

— Я жду.

— Возьми меня… Макс… — с трудом протолкнула она слова. Казалось, ее сердце остановилось. Он снова был над ней. Она обмякла под ним с распахнутыми настежь глазами и сжатым в тонкую полоску ртом.

Корабль ищет укрытия от штормов в тихой гавани, но как только трюмы вновь полны, а буря стихает — снова отправляется в путь. Так и человек, стремясь спастись от невзгод, находит пристанище в тишине семейного покоя. Но вскоре повседневную жизнь оплетают тенета скуки, тишина страшит глухотой; простые, обыденные ритуалы мучают своей предсказуемостью, сводят с ума своим карусельным кружением, повторяясь изо дня в день, из года в год. Для любви череда похожих один на другой дней — большее испытание, чем страдания разлуки.

Все чаще Поль приходил домой раздраженным, с пустым, будто обиженным взглядом. Гала делала все возможное, чтобы флюгер его настроения менялся от апатии к интересу, от меланхолии к возбуждению. Она развлекала его, как могла. Своим вниманием, тактом, своей искренней заинтересованностью в его новых идеях она поддерживала в нем желание творить. А как Гала слушала его! Он не мог не оценить по достоинству, с каким вниманием она вслушивалась в его слова. Ее глаза говорили, что она понимает скрытый смысл его слов, мелодию его речи. Но казалось, ее внимание, ее неизбывная готовность к любви все больше раздражали Поля. Он избегал ее общества, предпочитая все свое свободное время проводить с друзьями и, как она догадывалась, с другими женщинами. Поль больше не скрывал от нее, что он не может сохранять моногамные отношения.

Поль убеждал ее, что все его похождения ничем не угрожают ей. Она ему по-прежнему дорога и ценима им, как никакая другая, но те, другие, питают его новыми эмоциями, необходимыми ему как допинг, как бодрящее лекарство. Познавая иные тела, он как будто проживает многие жизни. Умирая (ведь оргазм есть маленькая смерть) в чужих постелях, он возвращается к ней, чтобы возродиться. И если она готова его понять и принять в его полигамном естестве — это и будет абсолютным слиянием, полным проникновением. Это и есть истинная любовь.

Гала почувствовала себя в ловушке. Принять его многочисленные связи — страдать. Продолжать бороться — бессмысленно. Уйти — умереть.

Ей вдруг пришло в голову, что существует способ вернуть мужа. Если он считает Макса продолжением своего ego, она наконец решится и станет его любовницей. Гала чувствовала, что это не та дорога, по которой ей хотелось бы идти, но иных путей она не видела.

Она поставила вазу со свежесрезанными цветами на стол и остановилась. Рука ее сама собой потянулась к листу бумаги, лежавшему в круге света, отбрасываемом торшером. Причудливые узоры, переплетаясь, образовывали фантастический пейзаж.

— Н-да… что-то новое. Немного страшно, как во сне, но что-то в этом есть.

— Мне показалось интересным перенести на бумагу структуру дерева. Я начал тереть грифелем, придумывать, что можно было бы увидеть в проступивших линиях. Ты понимаешь, мне бы хотелось вытащить в наш реалистичный мир нечто сокрытое от нашего сознания, но более живое, чем, может быть, мы сами.

— Поль это видел? — спросила она и застыла в ожидании ответа. Мужа не было дома несколько дней. Больше месяца он избегал близости с нею.

— Поди сюда, детка, я скучал, — сказал Макс. Его длинные тонкие пальцы перебирали цветы, а глаза были устремлены на нее. — Хочешь, я нарисую тебя? Может, через мой рисунок ты узнаешь себя по-другому.

— Ты и из меня хочешь вытащить нечто сокрытое? Вывернуть мои кишки наружу? — зло пошутила она, отбрасывая от себя листок с рисунком.

Он отошел в глубь комнаты. Послышался звук стекла о стекло.

— Хочешь выпить?

Она взяла из его рук бокал, присела в кресло. Макс ходил по комнате и все говорил, говорил, когда он видел, что ее бокал становился пуст, он подходил к ней, подливал вино, касался ее лица, оголенных по локоть рук, дотрагивался до волос. Гала чувствовала, как по ее телу разливается слабость, и она с трудом разбирала его слова.

Он открыл вторую бутылку. Снова наполнил ее бокал. Она выпила, а потом молча, с какой-то странной безучастностью, будто была совершенно одна, медленно, делая небольшую паузу на каждой пуговичке, стала расстегивать блузку. Распахнув полы, она устремила на Макса долгий, подернутый пеленой взгляд. Этот взгляд привел его в замешательство. В нем не было ни доли кокетства, ни веселой игривости, ни нежности или лукавства. Он не имел ничего общего со всеми теми взглядами и движениями, которые он принимал ранее от Гала. В нем он увидел такой силы призыв, что растерялся, и его вмиг похолодевшие губы перестали подчиняться ему.

Не отрывая от него своего необычного и такого волнующего взгляда, Гала медленно поднялась с кресла. Сделав шаг, она переступила через упавшую к ее ногам юбку, сбросила кофточку и осталась в одних тонких чулках. Ее левое бедро окружала телесного цвета подвязка. Правый чулок поддерживала ярко-красная, с черными кружевными оборками, «сувенир», захваченный Полем из одного вояжа к любовнице. Может, в другое время ему бы показалось все это забавным, но в напряженной, будто наэлектризованной тишине Макс не испытывал ничего, кроме нарастающего возбуждения.

— Иди за мной, — сказала Гала таким тоном, что не подчиниться он не мог.

Они вышли из дома. Ночь была теплой. Ни звука. Только умиротворяющий стрекот сверчков. Она остановилась. Ее глаза как будто вобрали в себя всю темноту ночи, кожа лучилась лунным светом.

Он разнял пуговицы на брюках и, отбросив в сторону рубашку, встал перед ней. На мгновение ее охватил испуг — если она повернет назад, все останется по-прежнему — но вот он встал перед ней на колени… Она почувствовала его дыхание у себя между ног, его руки на своих лодыжках. Пути назад у нее нет.

Его руки поползли вверх по ее ногам, к пояснице, потянули за собой. Ветерок, поднимавшийся и снова умиравший в листве окружавших их деревьев, был совсем легок. Она подняла голову вверх и посмотрела на небо. Луна казалась серебряным сердцем, пульсировавшим над нею. Она думала об этом, когда падала к его ногам, и тут же забыла, когда он начал ее целовать. Его поцелуи были такими горячими, страстными, что не оставляли ей путей к отступлению, она поняла, насколько они оба изголодались. Она чувствовала его горячие губы, его сильные руки повсюду на своем теле, как будто у него был не один рот — сотни, не две руки — тысячи. У нее кружилась голова, и она уже не испытывала ничего, ни страха перед будущим, ни отчаяния, что толкнуло ее на этот последний шаг.