Кевин Морер - Ликвидатор. Откровения оператора боевого дрона

По окончании двухчасового полета я пошел в расположение эскадрильи к нашему офису, в который вела вращающаяся стеклянная дверь. Чувствовал я себя хорошо. Стресс от штабной работы полностью улетучился. Если из-за своей отповеди я был и вынужден завершить свою карьеру в роли инструктора, то и отлично, поскольку нет более прекрасного чувства, чем чувство полета. Большинство своих целей я все равно достиг — совершал боевые вылеты и внес свой вклад в военные усилия своей страны.

В то время как я составлял отчет о ходе выполнения полета, ко мне с мрачным видом подошел командир.

— Белка, надо поговорить, — сказал он.

Голос его звучал не слишком радостно.

— Да, сэр, — ответил я.

Я догадывался, о чем сейчас пойдет речь. Один парень с базы Крич заранее меня предупредил.

Командир присел на краешек стола.

— Я должен отстранить тебя от тренировок.

Я ничего не ответил. Он протянул мне письмо.

— Секретарь военно-воздушных сил отправляет тебя назад в Крич.

Генеральный штаб объявил всеобщую мобилизацию, чтобы помочь генералу Дэвиду Петреусу сломить наконец сопротивление в Ираке. А я-то надеялся, что на инструкторской должности меня уже никто не потревожит.

Традиционно в ВВС считалось, что нельзя отозвать летчика с официального учебного курса, если он уже начался. Каждое место на курсах было завязано на деньги, предоплаченные за соответствующее обучение. Досрочное убытие означает, что деньги выброшены на ветер.

— Мы что-нибудь можем сделать? — спросил я после некоторой паузы.

— Прости, Белка, на нас надавили.

Когда четырехзвездный генерал, стоявший во главе Учебного авиационного командования ВВС США, позволил себе выразить публичное несогласие с политикой генералитета, ему фактически было велено заткнуться и не лезть куда не следует.

Итак, я съехал из дома, который занимал в течение месяца, и направился назад в Лас-Вегас.

Спустя несколько недель я зарегистрировался в новом Оперативном центре авиакрыла (ОЦА) на военно-воздушной базе Крич. За тот неполный год, пока я отсутствовал, база очень разрослась. Мы уже не ютились на авиабазе Неллис, занимая выделенный нам участок территории, а целиком владели базой в Индиан-Спрингс. Возле ангара, в котором я работал, полным ходом шло строительство здания новой штаб-квартиры авиакрыла. Я работал в каморке рядом со строительным участком. Места в ОЦА хватало лишь для четырех столов, компьютеров, объединенных в сеть, да нескольких плазменных экранов на стенах.

Фактически это был оперативный мини-пункт, но теперь наша деятельность имела гораздо больший размах, чем раньше. В качестве одного из директоров ОЦА мне предстояло заниматься работой, которую раньше выполняли руководители полетов — только в более широком масштабе. Прошли те времена, когда на конкретной линии работала лишь одна эскадрилья. Теперь в нашем ведении были три «Хищника», два «Жнеца» и одна британская эскадрилья, действовавшая на ТВД; многие другие были еще на подходе.

— Это твое рабочее место, — объявил Шишак.

Шишак, старый пилот самолета-невидимки «F-117», на базе Крич совершал свой «прощальный тур» — как мы называли последний период службы в вооруженных силах перед выходом на пенсию. Шишак отличался резким напористым характером, типичным для летчика-истребителя и как нельзя лучше подходившим для такого рода работы.

— Симпатичный чуланчик для метел, — заметил я.

— Это временно.

— Сколько всего директоров в ОЦА? — спросил я.

— Три. Ты, я и Уличный Кот.

Как я и предполагал. Нас троих перебросили сюда как на оборудованную наспех боевую позицию, то есть свободного времени почти не будет.

— И чем мы занимаемся?

Шишак вздохнул:

— Следим за всем, что летает. Когда ничего не происходит, разрабатываем программы, по которым работает ОЦА.

— Серьезно? А летать-то я хоть смогу?

— Мечтать не вредно, — усмехнулся Шишак, похлопав меня по плечу.

Работа оказалась лучше штабной, так как была связана с полетами. Хотя и не идеальная. В «Хищнике» теперь я был одним из «стариков». Сообщество разрослось так быстро, что многие положительные новации, которые мы с Майком внедрили, стали использоваться неправильно. Переутомление экипажей не замедлило сказаться на их профессиональных качествах. Мне хотелось вернуть в БПЛА-сообщество профессионализм, который мы вместе с Майком старались ему привить. Но я был всего лишь одним из сотрудников на неруководящей должности.

К началу весны 2008 года я уже вошел в ритм 12-часовых рабочих смен в ОЦА. Работа на линии для нас стала равноценна каторге. Экипажам с трудом удавалось выдерживать постоянное однообразие полетов, наблюдать за одними и теми же целями и видеть, как убивают американских солдат, не имея возможности предотвратить их гибель. Что еще хуже, правила применения оружия изменились до такой степени, что ни одно из подразделений (особенно «Хищник») уже фактически не могло атаковать противника. Наше собственное руководство подрезало нам крылья.

Когда зима в Ираке и Афганистане пошла на убыль и боевики повылезали из своих нор, загруженность работой существенно возросла даже при том, что я практически не участвовал в полетах. Большую часть рабочего времени я проводил за конторкой с несколькими мониторами, на которых я мог отслеживать видеотрансляции и сообщения в чат-каналах. Как и на прежней службе в штабе, я в основном занимался неотложными делами и отвечал на вопросы, всеми силами стараясь сделать так, чтобы в кабине не было глупости и бюрократизма.

Однажды, когда моя смена была в самом разгаре, один из «Хищников» отправил предупреждающее сообщение.

РЕ27> ОЦА, готовлюсь к выстрелу.

Что-то новенькое, подумал я.

Пилоту не было нужды сообщать мне, что он намерен стрелять. Об этом достаточно знать только старшему диспетчеру, однако некоторые экипажи в состоянии предбоевого напряжения считали необходимым рассказать о предстоящем выстреле всем и каждому. Я вывел видео с борта беспилотника. Экран заполнило изображение двора с небольшим домом, рядом с которым стоял автомобиль. По двору прохаживались двое мужчин призывного возраста, или МПВ, как мы теперь называли людей неустановленной принадлежности. Похоже, они были всецело поглощены обсуждением чего-то важного.

— Что это у него в руках? — спросила у меня офицер-метеоролог.

Моя сотрудница, молодая рядовая авиации, имела скромный опыт прямого участия в операциях, который ограничивался лишь инструктажем экипажей перед вылетами. В руке человека на экране светилось яркое тепловое пятно. Время от времени МПВ подносил руку ко рту, и в этот момент свечение усиливалось.

— Сигарета, — ответил я.