Жан Эрбе - Французы и русские в Крыму. Письма французского офицера к своей семье во время Восточной войны 1853–1855 гг.

Перед вечером в 3 1/ 2часа кашевары отправляются из лагеря, чтобы отнести ужин траншейной охране, и неизбежно проходя по всем траншейным извилинам, доходят туда только около 4 1/ 2или 5 час. Суп оказывается холодным… но тем не менее его съедают.

Разводить огни в траншеях воспрещено, чтоб не привлекать внимания неприятеля, который не замедлил бы послать в большом количестве спички, в форме конгревовых ракет, бомб или гранат, благо это не запрещено.

Приходит ночь, каждый покрывается своим одеялом или сильнее начинает топтаться с ноги на ногу и терпеливо ожидает, чтоб его согрела русская вылазка, или часа возвращения в лагеря.

Повторяю вам, положение невесело и постепенно ухудшается, но избежать этого невозможно. Необходимо нести его с терпением, что мы и делаем.

Офицеры в лагерях размещены лучше солдат, по отношению к отдыху и пище и каждый из них имеет шатер, состоящий из нескольких маленьких солдатских палаток, которые так низки, что там можно находиться только сидя или лежа, но зато почва под ними менее изрыта, не так растворена, и каждый офицер, ухитрясь раздобыть немного сена или соломы, имеет еще меховой мешок и одно или два одеяла, так что может спать, не слишком мучаясь от холода.

Жизненные припасы получаются офицерами в двойной пропорции, а жалованье их позволяет прибавить к этому несколько коробок консервов, которые имеются в Камыше.

Очевидно, что хижина и обед угольщика были бы предпочтительнее такому положению, но выбора нет.

Что касается меня, то я всех счастливее, имея свою собственную палатку, в которой могу стоять, и где в мое отсутствие мой добрый Какино успел высушить мне белье. Имею настоящий соломенник, сделанный из холста и оберточной соломы, которую мне удалось купить. Я не экономничаю в запасах. Кроме того, у меня есть табурет для сиденья и маленький складной столик для писания вам писем. Моя бутылка всегда полна для непредвиденных случаев, наконец, у меня есть свой меховой мешок, два одеяла и две пары больших сапог, взятых в рассрочку в одном артиллерийском полку. Вместе с этим я даже более всего этого, я люблю свое ремесло… не беспокойтесь обо мне, у меня есть всё.

Узнал, что в день бури 14-го числа, военное судно 1-го ранга «Генрих VI» потонуло перед Евпаторией.

Под Севастополем 24/12 ноября 1854 г.

Мы радуемся!

Начальство роздало всем офицерам и солдатам солдатские плащи с капюшоном и полушубки.

Этот акт забот отечества о своих, удаленных от неё сынах, согревает нас морально и физически.

Кроме того объявлено о раздаче вторых полуодеял и больших палаток!

Тогда нам нечего будет желать более… разве только, чтоб возможно скорее был штурм! Такое желание слышится во всех группах солдат: «Если останутся убитыми на месте 4–5 тысяч, — говорят они, — зато другие будут спать на сухом полу, в хороших казармах, и в состоянии иметь горячий суп».

Наши работы возможно подвинуты; мы уже недалеко от укреплений и, может быть, были бы готовы к штурму, но англичане значительно запоздали против нас, а чтоб взять Севастополь, необходимо действовать вместе. Они должны будут занять 3-й бастион (Grand Redan), в то время как мы возьмем 4-й (du Mât)!

Ох, эти англичане… положим, люди бесспорно храбрые; но они умеют только подставлять лоб!.. это поэзия их ремесла, но она весьма недостаточна для хорошего солдата! Мы уже послали целую бригаду, чтоб помочь их работам. Корпус генерала Боске построил им редут, во избежание нового для них 5-го ноября и кроме того я узнал, что тот же корпус Боске должен был еще перенести на спинах своих людей (а dos d’homme) из Балаклавы к их батареям бомбы и ядра! Какое жалкое положение!

У них с начала осады большие палатки, но они не умели поставить их как следует, и даже не сочли необходимым обрыть канавками для стока дождя.

Наконец, они питаются плохо, хотя получают двойную и тройную выдачу против ваших солдат, и несмотря даже на значительное жалованье, которое никак нельзя сравнить с нашим.

Они не умеют бороться с напастями, и у них нет никакой деятельности.

Лазареты их завалены больными и наличие команд уменьшается с ужасающей прогрессией.

Мой полк назначен для разгрузки в Камыш ожидаемого подкрепления в 400 человек для 20-го легкого полка.

Вновь прибывшие будут рассказывать, что происходит в отечестве, что там говорят о здешних местах и особенно о впечатлении, произведенном нашими победами под Альмой и Инкерманом… сколько радости для всех! Мы получаем достаточно газет, сообщающих нам все эти сведения, но не всё равно читать или слушать рассказы об этом. Да к тому же, в общем, газеты имеют весьма недостаточные частные корреспонденции, и печатают кучу вздора, который заставляет улыбаться, особенно, когда в рассказах фигурируют собственные имена. Как и всегда, в армии имеются люди, решительно желающие чтобы о них говорили, не удовольствующиеся удовлетворением самолюбия в исполнении долга, и часто такие, которые не являются лучшими исполнителями своих обязанностей. Впрочем, у всякого есть свои небольшие недостатки.

Прибытие 400 новичков облегчит службу и даст немного отдыху нашим людям, которые будут в состоянии проводить лишнюю ночь в лагерях.

Я воспользовался днем, когда не был на службе и посетил некоторых людей моей роты, находящихся в дивизионном лазарете. Они там помещены лучше чем в лагерях, лежать под большими, высокими палатками на соломенных подстилках, совершенно отделяющих их от земли и подкрепляющая пища отличается лучшим качеством, чем обыкновенная.

Раненые отделены, и военные лазаретные служители снабжены средствами перевязки, с расчетом одного на 20–25 раненых, которых в настоящее время не много, так как их отправляют по мере возможности в Константинопольские госпитали.

Кажется, что несмотря на значительные присылки, недостает перевязочного холста и корпии. Вольные пользуются заботами двух весьма выдающихся врачей, начальников госпиталя докторов Перье и Бургильона, которые ежеминутно жертвуют собою делу.

Ни холерных, ни тифозных нет, и очень мало больных с воспалением легких, что особенно странно. Почти все люди болеют только вследствие дурного питания и изнурения.

Я видел слабых людей моей роты, которым необходим только отдых на несколько дней. Охотно протянул я им руку и они были очень благодарны за мое посещение, высказывая, что не дождутся выхода из лазарета, чтоб снова разделить опасности вместе с товарищами. Не правда ли, как трогательно видеть таких людей, которые не рассчитывая в этой войне на какие-либо преимущества, только рискуют потерять здесь здоровье, молодость и лишиться членов, но, несмотря на это, выказывают одно самоотвержение и самоотречение? Любовь к отечеству и жертвы, которые они приносят, — чувства, свойственные людям сердца, а таких в нашей доброй Франции немало!