Жан Эрбе - Французы и русские в Крыму. Письма французского офицера к своей семье во время Восточной войны 1853–1855 гг.

Однако, я сожалею о своей роте! Какие славные и хорошие солдаты!.. всегда преданные, усердные, старающиеся хорошо исполнить все свои обязанности.

Когда я командовал ротой, то хотя правда был и небольшой пружиною в общей машине, но зато часто внушал другим свои побуждения, действовал прямо, приказывал и имел непосредственную ответственность за факты, лично зависимые от меня, теперь же я ничто иное как колесо!.. да, но колесо, находящееся в прямой зависимости от всех больших пружин, которые дают движение. Я увижу игру, дам отчет в её действии, буду передавать распоряжения, полученные от начальствующих, узнаю их дух, цели…

Но зато если дурно пойму их указания, если передам их не точно… всё пойдет наоборот… Чёрт возьми…

Это более серьезно, чем я думал.

Последнее тра-ла-ла… и теперь весь отдаюсь своему делу!

Жалею о моем товарище К…, который вполне рассчитывал на свое назначение и даже в ожидании сего провел часть вчерашнего дня, приводя в порядок свою седловку.

Я сам иду сообщить ему эту новость, если он еще не знал о ней, и постараюсь сделать это в самой деликатной форме, надеясь, что сумею не оскорбить его и сохранить наши прежние отношения. Ведь не моя вина, что полковник предложил должность мне! Я никогда ни сказал, ни передавал через других ни одного слова, которое могло бы повредить товарищу и если он не пожмет мне руку, которую я протяну ему… то тем хуже для него.

Необходимо собрать свою роту, чтобы проститься с моими храбрыми солдатами… я уже вперед чувствую волнение… не забуду их… Зная каждого по имени, я могу быть еще им полезным… Сержант Касень и рядовой Пикар вполне заслужили медали за свою деятельность, энергию и за пример им подаваемый. Буду иметь причину им пригодиться!.. О мои люди! мои люди!.. теперь их более нет у меня… они более не мои!!!

Затем я отправлюсь к своему командиру батальона и к полковому командиру, пойду представиться моему бригадному генералу, начальнику дивизии и его начальнику штаба. Затем, мне передадут во владение лошадь моего предшественника, очень хорошее животное, которое привезено им из Франции.

Но у меня уже есть лошадь… я получаю даже три выдачи фуража, одну для казенной лошади и две для мула и другой лошади, которые мне дозволено купить на свой счет. Мое седло плохо, а потому я прошу дорогого батюшку купить мне полный седельный вьюк у Каруля и прислать его возможно скорее. Прикажите завернуть его побольше в солому, которая мне будет служить к обновлению тюфяка, уже довольно тонкого. Прибавьте также, прошу вас, по моей мерке пару больших хороших сапог Мартини, улица Риволи.

Прощусь сегодня с моим кашеваром. Старшие адъютанты обедают у полковника, с командирами батальонов и двумя полковыми врачами. Нас за столом будет семеро в ожидании прибытия помощника полкового командира.

Так как я самый младший, то, вероятно, буду назначен наблюдать за подробностями кухни, то есть для фуражировки.

Под Севастополем 17/5 января 1855 г.

Пишу вам наполовину окоченелыми от холода пальцами.

Температура за неделю тому назад изменилась и термометр указывает –8° в полдень, падая до –12–14° во время ночи, и кроме того почва покрыта пластом снега в 40 сантиметров. Дует сильный северный ветер, поднимая снежную пыль, проникающую повсюду и осаждающуюся на одежде, которая делается от этого твердою.

При этом является полный недостаток топлива для варки пищи. Есть роты, которые уже два дня едят только сухари, натертые салом!!! Интендантство велело раздать клепки от бочек в два гектолитра, в каждую роту и вот такой жалкой дозой дров, необходимо будет сегодня, кипятить восемь котлов!.. а завтра?

По мере того, как у нас затруднения возрастают, смелость русских увеличивается. Почти всякую ночь, они производят вылазку со славным батальоном под начальством Бирюлева. Сомневаюсь, чтоб этот батальон мог просуществовать долго, так как при каждой вылазке, он оставляет на пути убитых, раненых или пленных, более того, что теряем мы. Этот батальон выходит из своих казарм, только во время действия, так что люди его всегда отдохнувшие и свежие, с совершенно исправным оружием, между тем, как те, на кого они нападают находится в траншеях 15–18 часов, наполовину окоченелые от холода, в одежде, не дающей свободы движений, с оружием, забитым снежною пылью.

Жестокий холод сильно увеличивает число бесполезных для дела людей. Сегодня утром я с трудом мог найти 45 солдат в роте, чтоб занять траншею в качестве прикрытия, и так как оно должно состоять из 500 человек, то мне пришлось взять около 150 человек из батальона, которому полагался отдых.

Во время ночи в лагерях, люди под палатками не так страдали. У них были пальто на меху, два полуодеяла, широкий плащ и шинель с капюшоном, но днем и, особенно, когда они находились в траншеях, дело было совсем в другом виде.

Я вам описываю довольно мрачную картину нашего положения, и нисколько не преувеличиваю, но знайте, что в остальных нет никакого отчаяния. Каждый серьезно встречает неудобства положения и все, офицеры и солдаты, обладают твердостью и нравственными чувствами, которые можно бы считать неправдоподобными, если б каждый день не приносил доказательств этому. Судите сами.

…Холод заставляет меня прекратить письмо. Я буду продолжать его завтра.

18/6 января.

Ночью с 13/1 на 14/2 холод был очень силен и в изобилии выпал снег, — хороший случай для русских.

Неприятельская колонна от 200–300 человек, напав на пост в 200 человек, находящихся в Английской лощине, сначала наткнулась на передовой отряд в 40 человек под командою подпоручика Жалье; на этом пункте завязался остервенелый рукопашный бой, с обеих сторон не отступая ни на пядь земли. Капитан Лебрень, командовавший главным караулом, послал беглым шагом подкрепление в 80 человек, чем и заставил окончательно отступить русских. Таким образом 40 человек держались одни, более чем в продолжении 20 минут, защищаясь, против значительно превосходящего их числом неприятеля.

В этом деле произошли два частных случая.

Русский бросил лассо (lazzo) на французского солдата, и схватив его за горло, рассчитывал утащить, но подпоручик Жалье освободил его, ударив саблей по лицу русского солдата.

Совершенно юный, небольшого роста и хилый Мошера де Лангпре, поступивший сначала войны охотником в ряды, под покровительство своего брата, служившего в полку, увидав перед собою русского солдата колоссального роста и массивного телосложения, мужественно бросился на него со штыком. Храбрый русский смотря на это дитя, удовольствовался тем, что отбил его удар и схватив на руки отважного крошку капрала, взял его в плен.

Русский главнокомандующий, узнав об этом, приказал представить себе юношу капрала, и чтоб вознаградить храбрость (подчеркиваю эти последние слова), позволил ему на другой день после дела написать о себе брату.