Жан Эрбе - Французы и русские в Крыму. Письма французского офицера к своей семье во время Восточной войны 1853–1855 гг.

Интендантство положительно следует переформировать и дать ему совершенно новую организацию.

«Зуав» должен был отплыть 27/15-го, но в минуту поднятия якоря, он получил приказ выждать, чтоб взять на буксир деревянное судно с 12 человеками инженеров и материалом, назначенным для Кинбурнской крепости.

Наконец 29/17 ноября мы покинули Камыш.

Во время отхода судна, море было довольно спокойно, но вечером, южный ветер превратился в шторм и скоро я должен был лечь в койку, чтоб не быть выброшенным за борт.

В час утра, капитан парохода на довольно плохом французском языке сообщил мне, что судно которое находится у нас на буксире, делает страшные скачки, и что он рискует быть разбитым и уничтоженным им, а потому просил моего позволения обрезать буксир, привязанный к судну, понятно, я отвечал, что не имею никакого права давать ему такие приказания, и что ему принадлежит инициатива всех распоряжений, вызываемых обстоятельствами.

Спустя полчаса, вследствие увеличившегося волнения, буксирный трос был разрублен топором, и мы освобожденные поплыли далее.

Деревянное же судно начало управляться само, и скоро мы потеряли его из виду.

Утром около 11 часов ветер стих, и хотя море было неспокойно, но мы уже находились в нескольких километрах от Кинбурнской крепости.

Вдруг, после движения вперед, машина пришла в бездействие и мы сразу остановились, а в пароходе показалась течь. Выскакиваю наверх и вижу что «Зуав» сильно накренился. Наш капитан пропустил вход в устье Днепра, который очень затруднителен и мы сели на песчаную мель в двух или трех километрах от берега.

Положение было не шуточное… Мои люди, сидевшие верхом на снастях, казались очень неспокойными, а шутки которые я строил по случаю такого происшествия, не вызывали улыбок.

Мы находились в таком положении весь остаток дня и всю следующую ночь, имея у себя много сухарей и очень мало воды для питья. К счастью море успокоилось и нам оставалось только страшиться русских пушек Очаковской крепости.

Командир флотилии, стоящий на якоре в устье Днепра, решился наконец на следующий день 1 декабря (20 ноября) послать канонерку на помощь пассажирам, находившимся в томлении на судне, которая и взяла всех нас на свой борт, а «Зуав» был брошен, и вскоре затоплен волнами; впрочем и люди успели спасти свои вещи, скот же погиб.

На другой день 2 декабря (21 ноября) я вышел на берег, испытав истинное чувство счастья попасть в среду своих товарищей, прием которых и особенно моего полкового командира растрогал меня.

В ночь с 2/21-го на 3/22-е число термометр почти сразу упал на 8° ниже нуля и мой отряд не мог быть высажен. Затем холод усилился и только 5 декабря (24 ноября) можно было достичь берега по льду.

Что касается деревянного судна, которому мы предоставили свободу во время бури, то оно оказалось счастливее нас и пришло на место без аварии 1 декабря (20 ноября).

В трех километрах от оконечности Кинбурнской косы находится крепость Кинбурн, рвы которой наполненные водой, составляют при помощи шлюзов сообщение моря с рекой.

Крепость имеет вид полигона из шести бастионов и устроена из песка с каменной одеждой. Бруствера её не могут поэтому представлять какого-либо серьезного препятствия и достаточно нескольких гранат чтоб их разрушить. Ширина полуострова у крепости не превышает 150 метров. На расстоянии 1200 метров от неё к перешейку, находится небольшая обитаемая рыбаками, деревня Кинбурн с таможенным постом. Эта деревня оказалась почти совсем выжженной русскими в день высадки отряда генерала Базена; остались лишь несколько полуразрушенных лачуг и дом начальника таможни, обитатели же деревни все удалились во внутрь страны.

Полковник Даннер приказал вырыть траншею в 400 метров длины, преграждающую полуостров во всю его ширину, на расстоянии 100 метров от крепостного вала.

Эту то песчаную косу, поверхностью не менее 100 гектаров мы и занимаем. Наш правый фланг защищен морем, а левый — Днепром, фронт же траншеей, которая обстреливается тремя плавучими батареями, бросившими якорь в реке.

Нас охраняют две роты пикета, поставленные позади траншеи и всегда готовые взяться за оружие; эти роты снабжают также людьми передовой пост, устроенный в таможенном бараке, в 500 метрах от крепости на берегу моря.

Наше военное положение в настоящее время не вполне плохо, и мы можем только бояться, что лед скоро приобретет достаточную толщину, для того чтоб неприятельская колонна могла перейти реку. Флотилия уже не может более двигаться и весь Днепр, похожий на большое озеро, вследствие разлива и медленности течения, замерз почти во всю свою ширину.

Напротив нас на правом берегу реки, на расстоянии около 8 километров видна крепость Очаков, которую русские взорвали на другой день по сдаче крепости Кинбурн; однако при помощи наших подзорных труб, мы отличаем несколько русских рот, занимающих город.

Нам известно, что полк казаков находится впереди нашего фронта на левом берегу, так как патрули его подходят временами для рекогносцировки к нашей линии, но нескольких выстрелов достаточно было до сего времени, чтоб заставить их удалиться.

Главный штаб, 2-й и 3-й батальоны 95 полка, отряд артиллеристов и сапер помещаются в крепости и занимают здания, служившие казармами для русского гарнизона. Полковник поместился в покоях генерала Кохановича, офицеры же в полуразрушенных комнатах, занимавшихся русскими офицерами.

1-й батальон стоит отдельно в деревне, занимая лачужки рыбаков ко избежание пожара. Офицеры находятся не в меньшем затруднении. Батальонный командир и я поместились в доме начальника тамошни.

Меблировка состоит из трех столов и десяти стульев, с печью в столовой. В кухне имеется очаг-калорифер из кирпича (лежанка), на котором дозволяется спать нашим вестовым.

Конечно это не отель русского посольства, который я только что покинул, но несмотря на малый объем комнаты, она во сто раз предпочтительнее лучшей палатки, особенно во время зимы.

3 ноября/22 октября три морских офицера и три офицера 95-го полка в сопровождении двух вестовых, захотели воспользоваться хорошей погодой, чтоб настрелять несколько дичи в солончаковых болотах, находившихся в двух километрах перед траншеей.

По случаю очень густого тумана, наступившего внезапно, они уже решили возвратиться в деревню, как вдруг, увидели себя окруженными многочисленными всадниками. Столпившись в кучу, они приготовлялись пробить себе дорогу при помощи своих охотничьих ружей, но русский полковник на прекрасном французском языке, крикнул им: «Умоляю вас, господа, не стреляйте, даю вам честное слово, что вы окружены четырьмя эскадронами казаков».

Наши товарищи сдались военнопленными и были отведены в Николаев. Им позволено было написать нам о себе, и мы узнали, что они сделали путь каждый сидя верхом на орудии, и что полковой командир Лубанинский был очень приветлив с ними.