Шон Иган - David Bowie: встречи и интервью

Боуи: Мы стояли на крыше нашего дома, держались за руки и смотрели, как повсюду загораются огни. И они были так близко! Просто невероятно. Не было бы это так страшно, можно было бы осмотреться и сказать: «Ого, это прям „Бегущий по лезвию бритвы“». Но мы подумали: «Вот черт, куда мы угодили», и мы сделали то же, что и все остальные: сели в машину, отправились в супермаркет и принялись закупаться продуктами, потому что не знали, удастся ли нам выбраться следующие несколько дней. И я всю ночь не спал и на следующую тоже, потому что они подобрались вплотную к нашему кварталу.

СС: А что бы ты сделал, окажись они у дверей?

Боуи: У меня были ключи от машины, были деньги и джинсы у постели, так что я собирался просто быстро одеться и выбраться из здания, если до него дойдет.

Бретт: Надо было сказать им, что вы из Брикстона!

Боуи: Не помогло бы! ХАхАха. И не думаю, что помогло бы показать им мою жену. Они бы просто сказали: «Что же, это вы виноваты. Все беды от вас!» ХАхАха! Было очень страшно.

Было похоже на бунт в тюрьме, где люди сидят несправедливо, без суда или без доказательств, и с них просто довольно. Это было как последнее унижение от охраны, это было как «Мне насрать, что вы думаете, мы вам зададим…»

И Клинтону лучше придумать что-то получше того, что он делает сейчас. Ему лучше бы действительно предпринять какие-то меры, потому что все полагаются на его администрацию, чтобы вернуться к этому пути надежды, и если надежда просто развеется, а именно это сейчас и происходит, там разверзнется ад.

СС: Как так получилось, что на альбоме «Black Tie White Noise» упоминается фирма «Benetton»?

Боуи: Потому что их реклама со Спайком Ли показалась мне более чем сомнительной [59] В 1992 году в журнале «Rolling Stone» вышло рекламное интервью со Спайком Ли, где он говорит о расовых проблемах в Америке и утверждает, в частности, что СПИД создан американским правительством, чтобы уничтожить афроамериканские, латинские и гей-меньшинства («Болезнь-загадка, да, но столь же загадочная, как и геноцид»). . Знаете, читать о межрасовых отношениях в рекламе «Benetton» было почти оскорбительно. Но опять же мы по умолчанию считаем, что любое высказывание должно быть бескорыстно. Но на самом деле, в чем больше истины: в бескорыстии или в расчете? Не знаю… Вот, например, «Nike», когда гуманизирует и возвеличивает черных спортсменов, разве не делает больше для расовых отношений, чем, скажем, государство?

Все обожают Мэджика (Джонсона), все сейчас без ума от этих парней, и прежде всего потому, что «Nike» сделал из них людей, показал их как личностей, а не просто сказал, типа «все черные парни хорошо играют в баскетбол».

Он все это опустил и представил их как настоящих живых людей, которые тоже думают, у которых есть свои убеждения, и это очень успешно и очень соблазнительно, потому что, конечно, помогает продать много-много «найков». Но разве им не удалось достичь чего-то большего, в смысле межрасовых отношений?

СС: Люди все же поддерживают Спайка Ли, разве нет? Может, он и не лучший представитель…

Боуи: ХАхАха! Что же, он не лучший, с точки зрения белых. «Разве черных не должен представлять более бескорыстный человек?» Знаете, они могут выбирать любого чертова представителя, какого захотят сами! У нас нет тут права голоса!

Мы, белые либералы, слишко рвемся рассказать черным людям, как им сделать жизнь лучше. Не думаю, что они согласны слушать это и дальше. У них есть собственные соображения, как им улучшить свою жизнь, и им насрать на наше мнение. Не нужны им наши советы. На самом деле их бесят все советы от нас, добреньких-добреньких либеральчиков.

Мы еще немного обсуждаем гомофобию и сексизм в черной музыке, со всем добродушием не приходя ни к каким выводам. Затем я спрашиваю Бретта, может ли он представить себя на месте Боуи, десяток альбомов спустя.

Бретт: Нет. Мне кажется опасным думать в эту сторону. Стоит только слишком хорошо представить себе свой путь, и можно растерять свою искру.

СС: Но у тебя есть представление, чего ты хочешь достичь?

Боуи: Готов поспорить — сделать мир лучше.

Бретт: Да просто оставить свой след. Вот и все. Стать такой колючкой, от которой уже никогда не избавиться. Куда-то там отползти и жить комфортной жизнью мне сейчас действительно неинтересно. Прямо сейчас я не слишком хочу жизненных удобств или особой личной гармонии, ничего такого, потому что мне кажется, что на этом этапе это будет не слишком мне полезно.

Боуи: Что! Послушай, сынок, что я тебе скажу… ХА хА ха!

Бретт: Давай, пап.

Боуи: Ну, ты многое потеряешь, поверь мне.

Бретт: Но я ведь готов к потерям. Реально.

Боуи: Сейчас готов, но поверь мне… хАха… Боже мой, эта роль мне совсем не нравится. Хм, видишь ли, как оно все бывает… Я полагаю, детей у тебя еще нет?

Бретт: Нет.

Боуи: Ну, видишь, а у меня есть. У меня есть сын, и одно из самых больших моих сожалений, что я просто не был рядом с ним в первые шесть лет его жизни. И это бесконечный источник вины и сожалений, потому что я правда должен был быть с ним рядом, и он действительно имел полное право ждать от меня, что я буду рядом. Но когда ты проживаешь все это, ты не знаешь, чего лишаешься. Ты только задним числом понимаешь: «Ого! Я действительно потерял серьезные отношения по пути, если бы я только знал!» Правду говорят, что музыканту многим приходится жертвовать. И причина чаще всего в эгоизме. Видишь что-то впереди — и вперед. Но понимаешь это только много-много позже.

СС: Бретт, ты хочешь сказать, что сознательно избегаешь отношений?

Бретт: Нет, я не избегаю их сознательно, но отношусь к ним с большой осторожностью. Мне не кажется, что в моей жизни есть место таким вещам. Дело вовсе не в том, что у меня нет времени, а в осознании, что творчество рождается из напряжения, и стоит устроиться поудобнее, как все это уходит.

СС: Разве это не готовый рецепт одиночества? Разве в итоге ты не проснешься однажды, думая: «Вот я достиг всего этого, но какого хрена ради?»

Бретт: Может, и так, но прямо сейчас это для меня не слишком важно. Мысль об одиночестве не слишком меня беспокоит. Я не кажусь себе кем-то вроде Моррисси. У меня всегда были отличные друзья, на которых я всегда мог положиться, в моей жизни всегда были другие люди. Меня незачем жалеть. Я всегда был больше всего склонен к другому образу жизни, к веселью…

Боуи: Друзья, на которых я мог положиться. Ты выдал себя, юный Бретт. ХАхАха.

Бретт: Пророчишь мой печальный конец или как?

Боуи: Нет. Просто я никогда не слышал, чтобы молодой музыкант говорил: «Что ж, я хочу, чтобы в моей жизни все было гармонично. Я не хочу, чтобы работа стала для меня важнее личной жизни».

Бретт: Ты желаешь того, чтобы она стала важнее, чтобы проникла в твои сны и все такое. Все ради этого. Иначе ничего хорошего не выйдет.